Андрей Цаплиенко: Империя Четырех Сторон

– А здесь не очень глубоко?

– Вообще-то не очень, – скупо отозвался рыбак, ковыляя по льду к берегу. – Но ил плотный. И течение сильное.

Лунка уже покрылась тоненькой прозрачной коркой. Оставшись на льду один, Вадим легко пробил ее одним ударом каблука. Вода попала в ботинок и обожгла ногу, словно холодным огнем.

Через минуту он пошел к берегу, стараясь попадать в большие следы, которые оставили валенки старого рыбака. Сумка на его плече болталась легче.

На берегу уже стоял сине-белый «паджеро» со спортивными сиденьями. Вадим открыл пассажирскую дверь и, стараясь не зацепить головой балку каркаса безопасности, сел в глубокое яйцеобразное кресло. Старую сумку поставил на колени.

– Ну что, шеф, – отозвался Бубенчик с водительского кресла, – в аэропорт? А это что у вас, багаж?

Вадим смотрел в лобовое стекло и улыбался. Он услышал вопрос Бубенчика, но сначала хотел послушать самого себя.

– Это книги, Володя. Старые, редкие. Такие сейчас трудно найти.

– А-а-а, – понимающе кивнул человек за рулем. – Так что мы делаем? Куда поедем?

– Поедем? Сначала в Дубай. Потом в Марокко. Потом под Херсон, в Олешковские пески. Надо готовиться к ралли. Надо, чтобы там вспомнили цвета нашего флага!

– Ну, так бы сразу и сказали! – искренне обрадовался Бубенчик. – А то исчезли, вернулись, и теперь снова хотите исчезнуть? Не получится!

И механик улыбнулся своей фирменной, чуть-чуть щербатой улыбкой. А потом тут же перешел на профессиональные темы:

– Кстати, шеф, а зачем мы оставили зеркало заднего вида в салоне? Внешних зеркал достаточно. Давайте его срежем, а? Все равно спортивные комиссары заставят снять: это ж не по регламенту!

Вадим, словно вместо ответа, слегка развернул зеркало заднего вида на себя. Он встретился взглядом с темными перуанскими глазами под меховой шапкой, увидел смешной покрасневший нос над вязаным толстенным шарфом и услышал:

« Durante muchos años, Vadymo mío, nos han hecho compartir el dolor y la amargura, y ahora nos reúnen para una nueva vida!»[3] Слегка видоизмененная фраза из финальной части народной драмы кечуа «Апу-Ольянтай», написание которой относят ко времени Тавантинсуйу. В широко известном испанском варианте слова инкской принцессы Куси Кольор звучат так: «Durante muchos años, Ollantay mío, nos han hecho compartir el dolor y la amargura, y ahora nos reúnen para una nueva vida!», что в переводе означает: «В течение многих лет, мой Ольянтай, они заставляли нас делить боль и горечь, а сейчас соединяют для новой жизни!»

– Неплохо сказано! А кто автор? – весело произнес Вадим, когда внедорожник тронулся с места и, оставляя глубокие следы, исчез в снежном облаке.

Киев, январь 2014

Эта испанская народная песня, впервые записанная и гармонизированная Федерико Гарсиа Лоркой, стала весьма популярной и в Латинской Америке:

В переводе она звучит так:

Отрывок из народной драмы кечуа «Апу-Ольянтай» (перевод на русский Ю. Зубрицкого).

Слегка видоизмененная фраза из финальной части народной драмы кечуа «Апу-Ольянтай», написание которой относят ко времени Тавантинсуйу. В широко известном испанском варианте слова инкской принцессы Куси Кольор звучат так: «Durante muchos años, Ollantay mío, nos han hecho compartir el dolor y la amargura, y ahora nos reúnen para una nueva vida!», что в переводе означает: «В течение многих лет, мой Ольянтай, они заставляли нас делить боль и горечь, а сейчас соединяют для новой жизни!»