Александр Грачев - Тайна Красного озера

Отсюда хорошо просматривалось дно распадка и каждый участок его склонов, поросших мелкими кустами багульника. На дне были кучи валежника, заросшего лопухами.

Вскоре Дубенцов увидел, что распадок упирается в почти отвесную каменную осыпь. Стало быть, зверь не мог уйти дальше. Нужно отдохнуть и успокоиться теперь тигр в его руках.

Охотник посидел на камне, прислушиваясь, потом стал осторожно спускаться по обрыву, всматриваясь в тенистые заросли лопухов. До дна оставалось не более десятка метров, когда Дубенцов остановился и стал внимательно осматривать каждый кустик внизу. Однако ему не удалось заметить хоть что-нибудь подозрительное. Тогда он выворотил большой камень и пустил его по скату. Камень загромыхал вниз. Никаких результатов! Подождав с минуту, Дубенцов выстрелил в заросли багульника и моментально передернул затвор. Но и на этот раз тигр ничем не выдал своего присутствия. Однако он должен быть здесь!

Наступили сумерки. Охота становилась опасной: тигр в темноте видит почти так же хорошо, как и при свете. Дубенцов решил стрелять в каждый подозрительный куст.

Едва он сделал очередной выстрел в одну из самых темных зарослей, как послышался дикий рев зверя и показалось его качающееся длинное тело. Одним прыжком вверь попытался достичь своего преследователя, но, обессилевший от ран, не допрыгнул и ткнулся мордой в камни на полпути от охотника. Рыча, срывая клочья дерновины, он стал съезжать вместе с землей по круче обратно на дно распадка. На этот раз Дубенцов мог спокойно и тщательно прицелиться в голову, между глаз, и это был последний выстрел.

Дубенцов торопился. До наступления темноты нужно было успеть снять шкуру с тигра, и он, не дав себе ни минуты отдыха, принялся за дело. А когда вытащил шкуру из распадка в лес, где у ручья оставался рюкзак, стало уже темно.

Опустившись на разостланную шкуру, Дубенцов только теперь по-настоящему почувствовал, как устал. Покрытые ссадинами лицо и руки нестерпимо ныли, одежда была изорвана. Он вспомнил, что за весь день, проведенный в непрерывной погоне, ничего не брал в рот, кроме горстки недоспелых ягод жимолости, сорванных на ходу, и нескольких глотков воды. Каждое движение теперь стоило ему больших усилий - руки и ноги были тяжелые, будто налиты свинцом. Но он все-таки встал, ощупью набрал сухих веток. Хотел разжечь костер, что бы разогреть ужин и вскипятить чай, но обнаружил, что спички отсырели от пота. Оставалось довольствоваться холодной вареной сохатиной и ключевой водой.

Поужинав, Дубенцов начал укладываться на ночлег. В лесу было сыро и прохладно. Шкура, снятая с тигра, пришлась кстати: он с головой завернулся в мех, положив рядом с собой карабин, а под голову рюкзак. Скоро разлившаяся по телу теплота разморила его, и он уснул.

Разбудил его резкий толчок в голову. Дубенцов схватился за карабин и, откинув от себя шкуру, выстрелил в ту сторону, где, как показалось ему, слышались быстро удаляющиеся шаги. Эхо выстрела гулко прокатилось в ночной тишине тайги и смолкло. Лишь бульканье ручья, бегущего рядом, продолжало нарушать тишину.

Убедившись, что опасности никакой нет, и подозревая, что ему приснился какой-то страшный сон после стольких испытаний минувшего дня, он, не выпуская карабина из рук, снова стал укладываться спать. Но в изголовье не оказалось рюкзака. Куда же он девался? Дубенцов начал обшаривать кустики папоротника вокруг постели. Потратил на это занятие немало времени, но рюкзака так и не нашел.

После этого он больше уже не ложился. Нужно было во что бы то ни стало придумать способ добыть огонь. Коробок со спичками оставался еще влажным. Тогда он вынул из патрона пулю, забил вместо нее бумажный пыж, собрал кучку сухой хвои и в упор выстрелил в нее. Расчет оказался верным: бумажный пыж затлелся от пороховой вспышки. Дубенцов долго дул в него, осторожно собрав бумагу в щепоть. Наконец бумага вспыхнула, он сунул ее в сухую хвою, и перед ним весело запылал костер.

Кто приходил сюда? Кто унес рюкзак? Этот вопрос не давал покоя. Что за чертовщина! Не выпуская из рук карабина, он подбрасывал в огонь все новые и новые сучья.

Языки пламени бойко плясали над кучей сушняка, дружно потрескивали ветки. Вокруг костра меж могучих стволов деревьев, окрашенных светом огня, плясали причудливые пугающие тени.

Где-то далеко прострекотала кедровка - предвестник наступления рассвета; рядом, у распадка, ей ответила другая. Затем над головой, выше леса, пронеслась шумная стая синиц. Просыпаясь, пернатые обитатели тайги гомонили все громче. К голосам кедровок и синиц присоединил свою грустную утреннюю песню дикий голубь: