Виктор Боярский - Семь месяцев бесконечности

Собирать лагерь сегодня было непросто: ветер около 15 метров в секунду и мороз минус 40 градусов. Особенно неприятно было поворачиваться к ветру лицом, а это приходилось делать довольно часто, пока мы упаковывали нарты и запрягали собак. Затем, когда мы вышли, стало немного полегче, потому что ветер был с юго-востока, практически попутный. Правда, видимость еще более ухудшилась, и, чтобы не потерять след, мне приходилось напрягать зрение. Сегодня, несмотря на плохую погоду, все три упряжки шли на удивление резво и, главное, кучно, что было немаловажно при такой видимости. Такому их боевому настрою способствовали и попутный ветер, и небольшой, но постоянный спуск, и, разумеется, естественное желание наконец согреться после холодной неуютной ночи. Часов в одиннадцать я буквально уткнулся носками лыж в стоящий на следе тягач. Он был один. Я подошел к кабине и постучал лыжной палкой в дверь. Вылезший Саша спросил меня, не знаем ли мы, что со второй машиной. Я отвечал, что, когда мы уходили, она вроде бы уже завелась, но нас не перегоняла. Саня сообщил, что связь с ней отсутствует и он не знает, что и делать. Мы решили, чтобы не мерзнуть, пройти вперед по оставшемуся от прошлогоднего похода старому следу. Переметенный во многих местах след этот смутно виднелся впереди нас. «Мы подождем вторую машину здесь, — сказал Саша. — Если она не подойдет, то мы вернемся за ней и вместе вас догоним, только не потеряйте след!» Мы распрощались. Впервые с момента выхода с Востока мы шли впереди тягачей. Старый след был виден, естественно, хуже, так что, чтобы его не потерять, мне пришлось снять очки. После этого все вокруг стал намного светлей и ясней. Я уверенно держался метрах в трех-четырех справа от следа и вел собак за собой. Меня постоянно не покидало чувство некоторой тревоги из-за оставленных за спиной тяжелых машин. Они должны были нас нагнать, и здесь важно было вовремя уступить им дорогу. Благодаря попутному ветру я услышал рокот машин задолго до того, как увидел их в этой белой мгле. На всякий случай мы приняли вправо и остановились. Тягачи тоже на всякий случай взяли метров на двадцать левее и, обогнув нас, скрылись впереди. Это произошло около часа пополудни. Когда подошло время обеда, я предложил пропустить его из-за отвратительной погоды. Все давно согласились с тем, что в такую холодную ветреную погоду обед воспринимается как нечто мучительное и неприятное, и поэтому мое предложение нашло молчаливое понимание у всех, кроме Уилла, который заявил, что он без обеда не может. Это его возражение нашло точно такое же молчаливое понимание у всех остальных, и мы остановились. Я даже не стал доставать термос, а ограничился только половиной плитки шоколада. Этьенн и Кейзо сидели рядом со мной, Уилл с Джефом — за другими нартами, профессор в гордом одиночестве — за третьими. Обедали молча, да и о чем говорить в такую погоду. Пережив кое-как эти злосчастные полчаса и покрывшись при этом с ног до головы снегом, мы продолжили движение и без дальнейших приключений до 6 часов прошли 47,5 километра. По нашим представлениям, тягачи должны были быть где-то рядом, но вокруг нас была только сплошная белая стена бушевавшей метели. Неужели мы сбились со следа и пошли по старому, прошлогоднему следу?

Мы с Джефом осмотрели след и пришли к выводу, что он действительно был старым. Но след есть след, а все следы здесь ведут в конечном счете к Мирному. Так что мы, не очень расстраиваясь, стали разбивать лагерь. Первым делом надо было позаботиться о собаках. Снег был настолько плотным, что нам с Джефом пришлось колоть его ледорубом, прежде чем мы смогли набрать достаточное для строительства защитных стенок количество снежных кирпичей.

Устроив на ночлег собак, мы принялись за палатку. Внезапный сильный порыв ветра опрокинул мои воткнутые в снег лыжи и, подхватив укрепленное на них большое красное полотнище нашего пола, понес его в сторону, совершенно отличную от направления на палатку. Я бросился вслед. Вы пытались когда-нибудь догонять вплавь легкий воздушный шарик, гонимый ветром по воде? Нечто похожее было и сейчас, за исключением того, что бежать было трудно, не хватало дыхания и приходилось постоянно оборачиваться, чтобы не потерять из вида родной берег. Это был как раз тот самый случай, когда обязательно надо было оборачиваться, чтобы не пропасть вовсе. Пол как назло то останавливался, зацепившись за какой-нибудь заструг, и подманивал меня так близко, что я вот-вот, казалось, схвачу его, то легко взлетал и, махая огромными красными крылами, продолжал прерванный полет в северо-западном направлении. Я остановился и оглянулся. Никого и ничего вокруг не было. Перспектива остаться с полом, но без потолка и провианта меня, естественно, не устраивала, поэтому я прекратил преследования и медленно побрел в направлении палаток. Вскоре я увидел островерхую крышу нашей теперь, увы, совершенно бесполой пирамидальной палатки. Джеф встретил меня суровой улыбкой: «За халатное отношение к решению полового вопроса, вы, мистер Боярский, лишаетесь традиционной конфеты на десерт к сегодняшнему ужину!» У меня отлегло от сердца: это было еще самое мягкое наказание Джефа, на которое я мог рассчитывать после такого серьезного проступка. Вообще-то, сказать по правде, пол этот был не ахти как нужен в нашей жизни, разве что для создания видимости обитаемого жилья в нашей палатке, а так приходилось почти постоянно его отгибать, чтобы вылить остатки чая или еще какую-нибудь столь же ненужную в палатке жидкость. Так что потеря была не смертельной. Без пола в палатке стало как-то просторнее и светлее и не было необходимости снимать обувь при входе.