Макс Поляновский - С букварем у гиляков. Сахалинские дневники ликвидатора неграмотности

Часть тунгусов и орочонов, повидимому кочевых, запрягли своих оленей и выехали на противоположный берег Тыми, расположили там свои палатки, затопили железные печки, и вскоре в их жилище стало так тепло, что малыши-тунгусята ползали совершенно голыми, точно дело происходило в квартире с паровым отоплением.

У тунгусов я оказался случайно. Завезли меня к ним чиревские делегаты на туземный съезд, когда мы возвращались назад к своему стойбищу. Пробыли мы у них недолго, и единственное, что я запомнил, об этом народе, — их несомненная чистоплотность (по сравнению с гиляками) и гостеприимство.

Тунгуска, увидав на мне рваные торбазы, предложила снять их и тотчас же починила.

Сегодня выезжаем в Чирево, с которым я за это время сжился и скучаю по этому глухому, нигде на картах не отмеченному стойбищу и по двум десяткам моих славных учеников.

День моего возвращения в Чирево был днем обоюдной радости — моих учеников и моей. Во время моего отсутствия несколько раз наезжали адатымовские комсомольцы и проводили уроки с учениками, успевшими привыкнуть к школе и тяготившимися вынужденным бездельем.

Офть — мой ученик и одновременно верный помощник во всех житейских делах, он же сторож школы — был особенно доволен моим возвращением и в тот же вечер по-своему ознаменовал мой приезд.

Он отщепил от полена тонкую дощечку, придал ей форму продолговатой лопатки, проделал дырочки, через них протянул нитки и, приткнув это сооружение к губам, стал извлекать звуки. Ручка лопатки находилась против полураскрытых губ, он дергал нитку, регулировал ее губами, и получались какие-то звуки, очевидно составляющие гиляцкую мелодию.

Как называется у туземцев такого рода музыкальный инструмент, узнать мне не удалось, но благодаря Офтю отныне знаю, что какой-то инструмент у гиляков все же существует.

Свою игру на дощечке с ниткой Офть прерывает песнопением. Только что он спел несколько японских песен, выученных им в те годы, когда японцы, захватив Сахалин, хозяйничали на нем. Я спросил его, не знает ли он гиляцкой песни. Офть в ответ на мою просьбу немедленно спел гиляцкую песенку, но перевести ее не мог. Песенка короче воробьиного носа, я записал ее, как мог, но ни одного слова ни общего содержания ее не знаю.

Вот моя запись:

Мелодия несложной этой песенки запомнилась мне так хорошо, что пройдут года, а я сумею спеть ее вероятно безошибочно.

На другой день после приезда занятия возобновились и пошли бесперебойно, так что через день всем показалось, будто перерыва не было. Азбуку знали хорошо, даже по складам гиляки начинали читать достаточно быстро и свободно.

Преподавать политграмоту, вернее читать популярные лекции о том, что представляет собою советский строй и каковы его задачи, теперь было значительно легче, чем в первые дни моего пребывания в Чирево.

Прошло с тех пор всего около двух месяцев, но работа над сырым материалом, каким были мои нынешние ученики, дала чудесные результаты. Они узнали много такого, о чем не имели недавно ни малейшего представления, узнали о жизни, существующей за пределами острова, где обитают они, где прожили свой век их отцы и деды, и у многих из этих ребят появилась затаенная, но вполне осуществимая мечта — поехать туда, где живет и учится теперь гиляк Чурка, на далекий, неведомый, необыкновенно интересный материк. Кроме того за полсотни дней они научились читать, писать и считать. Это немалое для гиляков достижение. Но сейчас над занятиями нависла угроза.

Зима приближается к концу. Дает себя знать апрель. Лед на реках начинает сдавать, ходить и ездить но нему становится с каждым днем опасней. Между тем значительное большинство моих учеников приходят из соседних с Чирево стойбищ — Плюво, Потово и других. Оттого, что лед стал сдавать, сегодня на вечерних занятиях учеников было немного. Мне сказали, что через несколько щей занятия станут по этой же причине невозможными и надолго.

Старая гилячка

При таком положении вещей мне придется много времени сидеть в Чирево сложа руки. И вот возникла мысль об отъезде. Скучно и незачем зря сидеть в стойбище, а тут еще каждый день уменьшает количество занимающихся, каждый день приносит вести о том, что лед становится ненадежным и вскоре начнется разлив Тыми.