Игорь Фесуненко - Пост Леонардо

Около года подросток сидит в этом карцере, совершенно изолированный от внешнего мира. Лишь по ночам тайком, чтобы никто не видел, он выходит оттуда, спешит к речке, купается и потом бегом возвращается в эту добровольную тюрьму. Считается, что таким образом девочки становятся приготовленными к замужеству, а мальчики обретают силу, мужество, выносливость. По окончании «карантина» устраивается праздник: будущий мужчина посвящается в «воины». Он борется со своими сверстниками, демонстрируя силу и ловкость. Окруженные толпой «болельщиков», борцы становятся друг против друга, наклоняются и начинают угрожающе рычать, стремясь «запугать» противника. Потом они принимаются медленно ходить вокруг какой-то воображаемой точки, лежащей между ними, затем падают на колени и начинают ерзать на четвереньках, продолжая вращательное движение. Их головы сближаются, они хватают одной рукой соперника за шею, другой за руку, подымаются на ноги, и тут начинается собственно борьба, продолжающаяся до тех пор, пока кто-то из двоих не окажется на земле.

Девочка во время заточения перевязывает ноги тесемками на щиколотках и чуть ниже колен. От этого мышцы икр опухают и вздуваются. Девочка вместе с тем все эти месяцы не имеет права стричь волосы, и ее выход на свободу знаменуется обрядом «пострижения», который обычно выполняет ее жених. Но главным символом приобщения к миру взрослых является для девушки одевание — сразу же после «карантина» — «улури». Так называется тонкий поясок из бечевки, который женщины Шингу (именно женщины, а не девушки!) носят на бедрах и который служит им обычно единственной «одеждой». «Улури» является характерной приметой этого района, некоторые исследователи даже склонны подчеркивать единство племен Шингу термином «культура улури». Но прекратим эти абстрактные рассуждения, вернемся в малоку Канато.

Поблагодарив Дебори за благосклонное внимание, которое она мне уделила, и одарив ее и детишек горстью «карамело», я продолжаю осмотр хижины.

Помимо гамаков, в ней немало иной любопытной утвари: на полу стоят глиняные миски серо-бурого цвета. На жердях, являющихся каркасом малоки, висят луки, стрелы, деревянные дубинки и корзины. Некоторые из них, отделанные разноцветными волокнами, сплетенными в строгий геометрический орнамент, поражают тонкостью и красотой. Аритана, удовлетворенный впечатлением, которое производят на меня эти корзины, показывает мне несколько предметов домашнего обихода, выполненных с еще большим мастерством: гребень, сделанный из длинных твердых колючек, оплетенных синими и белыми волокнами. Головной убор, нечто вроде короны, из разноцветных перьев. Браслеты и бусы — из перьев, высушенных ягод, орехов и семян.

Под каждым гамаком виднеются кучки пепла и головешки. «У нас же нет одеял, как у Орландо или у других белых, — говорит, заметив мое удивление, Аритана, — поэтому мы на ночь, когда холодает, разводим под гамаками огонь».

— Трудно, наверное, бывает, когда идут дожди? — спрашиваю я.

— Да, дожди — это не очень хорошо. Лучше, когда солнце, — соглашается он.

— Твоя мать сказала, что она кормит вас рыбой. Как вы ее ловите?

— Сейчас у нас стали появляться крючки и лески: Орландо дает. Но вообще-то мы стреляем рыбу из луков.

— Из луков?!.

Я потрясен. Но совершенно напрасно. Уже на другой день я увидел этот экзотический, но не менее увлекательный и куда более продуктивный по сравнению с традиционным закидыванием удочки рыболовецкий процесс. Его главный производственный секрет заключается в том, что он проходит на мелководье. Стоя на носу лодки, а иногда и на песчаной отмели, индеец внимательно следит за тем, что происходит под водой. Как только у него под ногами окажется подходящая по размеру рыбина, тетива бесшумно натягивается и... через мгновение, прошив рыбу насквозь, стрела впивается в дно так, что над поверхностью воды торчит, подрагивая, ее хвостовое оперение. Все в порядке, можно готовить уху.

Я столь сильно увлекся беседой с Аритана, что забыл о времени. Впрочем, об этом не забыл Кокоти. Он тихо подходит сзади, выжидает момент, когда можно будет обратиться к нам, не перебивая нашей беседы, и напоминает, что Орландо просил нас не опаздывать к обеду. Я пожимаю руку Аритана, прощаюсь еще раз с его матерью и отправляюсь в «мужской клуб» для прощания с Канато. Я дарю ему на прощание остаток конфет, а он достает из-под бревна кусок маниоковой лепешки — «бижу» и сует мне. Я растроганно благодарю Канато за угощение и говорю, что уношу с собой самые приятные воспоминании о племени иолаппти и о его достойном вожде.