Ю. Головнина - На Памирах. Записки русской путешественницы.

Этот домишко назойливо лезет в глаза и производить впечатление грубой дисгармонии с художественною красотою памятника старины. Из бывшей гостиной хана устроена церковь, при чем цветные изразцы по стенам и узорчатые потолки сохранились вполне.

Самый город производить очень милое впечатление: в нем прекрасный городской сад, отличные парные экипажи; вечером улицы очень оживлены.

Ночевать мы решили, в нашем товарном вагоне, в котором устроились с некоторым комфортом, благодаря двум складным постелям и 12 яхтанам, которые отныне заменили наши ящики и чемоданы. Яхтаном называется продолговатый, довольно легкий ящик из тонкой деревянной основы, обтянутой кожею, с кожаными же украшениями и рисунками на передней стороне его. Яхтаны бывают различных размеров и приспособлены к навьючиванию на лошадей, ослов и верблюдов. Из всех яхтанов, установленных вместе, получалось нечто вроде нар, на которых и укладывались рядом наши кавалеры.

Вагон (товарный), имевшийся в нашем распоряжении, мы обыкновенно делили на три части, причем левая от входа часть отдавалась в распоряжение мужчин; правая служила нам с Н. П. спальней и будуаром, который отгораживался всякою кладью и завешивался одеялами; средняя же исполняла назначение. салона и столовой. Этому распределению мы всегда следовали и впоследствии и, благодаря ему, могли сравнительно мало стеснять друг друга.

Порядком проголодавшись, мы отправились с целью пообедать в лучшую местную гостиницу Шадини, хозяин которой с виноватым видом сообщил нам, что у него «для хороших господ» слишком просто. Недавно еще, по его словам, в город были две «чистые» гостиницы, да обе закрылись. Покормили нас однако очень сносно, а любезность и услужливость хозяев заставили нас забыть об отсутствии комфорта «чистой гостиницы». Чаю мы употребляем невероятное количество: он и освежает, и утоляет жажду.

15 июня. Мы все еще в Коканде и тщетно ожидаем поезда. Вчера начальник станции советовал нам вернуться из города к 6 час вечера, так как к этому времени ожидается поезд, который и должен везти нас в Андижан, и «нет ничего мудреного, — прибавил он, — что часов в 7 вечера вы двинетесь в путь». Он действительно пришел, этот поезд; не в 6, а около 10 ч. вечера, но в путь не двинулся, так как потребовались какие-то починки, и сегодня утром мы проснулись не близь Нового Маргелана, как ожидали, а в том же Коканде; носятся, впрочем, утешительные слухи о том, что мы тронемся часов в 12.

Время проводим в чаепитии и приведении в порядок наших путевых заметок; доктор, также и весьма искусный художник, набрасывает типы, М. М. копается в песке, отыскивая мелких гадов и насекомых. Мы, кажется, так освоились с нашей жизнью в вагоне, что бесконечное сидение в нем нисколько не тяготить нас.

Решили, что в Маргелан заедет один муж, чтобы представиться там губернатору и генералу Ионову, передать им письма Н. И. Королькова и заручиться их распоряжениями на наш счет. Оттуда ему будет удобно переправиться в Андижан на лошадях, так как проехать таким образом 40–50 верст можно, оказывается, гораздо быстрее, чем по железной дороге; мы же проедем в Андижан в вагоне в виду той массы вещей, которая имеется с нами.

Жара пока умеренная, благодаря прохладному ветру (в 8 ч. утра +3 °C. в тени); от нечего делать занимаюсь разговорами с мелкими железнодорожными служащими и их словоохотливыми половинами: все они — исключительно русские, приехавшие из России, и почти все недовольны: жалеют, что послушались своих ходоков и приехали сюда, распродав на родине земли и домишки. В этих сожалениях преобладающую однако роль играют не столько реальные бедствия, сколько тоска по родине и непривычка к местным условиям; жалуются более всего на дороговизну жизни и лихорадки.

16 июня. Утешительные слухи оказались почти справедливыми: вчера, в 2 ч. дня, мы наконец выехали из Коканда, в котором прогостили более двух суток. Жара в вагоне была удушающая: опять дул горячий ветер, действующий особенно расслабляющим образом. По пути виднелись хорошо обработанные участки земли и залитые водою рисовые поля. Маргелан проезжали вечером и ознаменовался он для нас лишь тем, что наш Мурза опоздал на поезд: мы имели неосторожность послать его попытаться достать молока, и он, как исполнительный слуга, решил найти его во что бы то ни стало. Мы же тем временем уехали. Этот инцидент неприятен потому, что в Андижане при уборке и перетаскивании вещей из вагона в город пришлось обходиться без его помощи.