Лазарь Бронтман - На вершине мира

К флагманскому кораблю подошли тракторы и сдернули его с места. Самолет неохотно бежал по склону купола. Увяз в рыхлом снегу и возвратился. [203] Командиры злились. Водопьянов вновь вырулил на старт, снова бросил машину под уклон, она бежала страшно долго и, наконец, оторвалась от проклятого наста. На старт вырулил Молоков. Мы бежали по следам Водопьянова, спускались все ниже, но скорость была явно недостаточна. Стоило самолету встретить маленький бугорок, и стрелка указателя скорости немедленно никла. Когда до обрыва осталось всего 100–150 метров, Молоков повернул машину. Не выдержав чудовищного напряжения, закипели моторы. Пришлось остановиться, открыть капоты, охладить двигатели. Столь же печально окончилась попытка взлететь и у Головина. Алексеев отказался от старта, так как мы стояли на дороге.

Остров был закрыт низкими облаками. Они нависли над нами сплошным непроницаемым шатром. Где-то вверху над облаками кружил флагман. Гул его моторов отчетливо докатился вниз. По радио Молоков сообщил Шмидту о нашей неудаче и рекомендовал флагману лететь одному. Шмидт принял иное решение. Пробив облака, самолет Водопьянова сел на аэродроме, несмотря на всю опасность посадки на перегруженной машине.

Снова все самолеты стояли на стартовой линии. Меж тем, погода ухудшалась. Купол затянуло туманом. Время шло, потихоньку приближался вечер. Мазурук, посланный в разведку, кружил около часа и, вернувшись, сообщил: облачность тонкая, на юге погода улучшается. Собрав летучее совещание командиров, Шмидт высказался за немедленный старт. На этот раз первым должен был вылетать Молоков. Мы разогрели моторы, Молоков мрачно посмотрел на белесую пелену, расстилавшуюся перед [204] его глазами, и молча сел на свое место. Запели моторы. В эту минуту к самолету подбежал Водопьянов.

— Вася, — сказал он чуть извиняющимся и несколько смущенным тоном, — знаешь, я думаю, нужно подождать. Самому взлетать в такую погоду еще ничего, а когда смотришь на других, делается страшно, Подождем, Вася, а?

Молоков улыбнулся.

— Что же, подождем, Миша, — сказал он просто и понимающе. — Я тоже считаю, что лучше подождать.

Страшно усталые, мы задремали. Ритсланд улегся поперек штурманской рубки, я прикорнул рядом с ним, Молоков и Орлов уснули, сидя в пилотских креслах, Ивашина свернулся под бензобаком. Часа через два немного прояснело. Раздалась команда «по самолетам!» Шмидт, окруженный зимовщиками Рудольфа, произнес прощальную речь. Он благодарил жителей острова за прекрасную работу по обслуживанию экспедиции.

Много было тяжелых стартов на протяжении всей северной эпопеи, но этот побил все рекорды. Самолеты снова бежали под уклон, напоминающий знаменитый крутой спуск у Трубной площади в Москве. У берега уклон переходил в обрыв. Нам нужно было во что бы то ни стало взлететь, и Молоков решительно повел машину прямо к обрыву. Легкий толчок — и мы в воздухе. «Провалится самолет или останется в воздухе, — задавал себе вопрос каждый из нас. Если скорость достаточна — полетим, если мала — свалимся в море». Ожидание было довольно нервным. Но скорость оказалась приличной, и машина повисла над морем. Следом за нами взлетели (прыгнули с обрыва) остальные корабли. [205]

Пробив облака, эскадра вышла к солнцу. Сквозь мутную пленку просвечивали море и битый лед. Выше нас — еще один слой облаков, более мощный, но имеющий много разрывов. Флагманский корабль лег на курс, остальные подстроились и шли следом. Стрелка магнитного компаса показывала 180 градусов, курс взят точно на юг. Архипелаг скрыт облаками. То в одном, то в другом месте, пропоров облачную пелену, виднелись вершины островов. Покрытые снегом, они торчали, как сахарные головы. Высота полета росла. Альтиметр показывал 1500 метров. Слева отчеканились дикие зубчатые уступы острова Грили. Вершины гарных хребтов, слагающих остров, напоминали башни старинного замка. Склоны спускались вниз в облака и были подернуты кружевом тумана. Черные тени подчеркивали глубину ущелий.

Облака тянулись то ровные, плотные и белые, как сливки, то пористые и пенистые. Как над вулканом, клубился туман над островом Бергауза. Его гигантский конус как будто срезан ножом. Склоны величественного острова обнажены и слоисты. Вид его исключительно красив.

Затем в просветах облаков появилось море Баренца. Виден кружевной, вдребезги битый лед, редко-редко сменяющийся блинами льдин. Ритсланд взял пеленг мыса Желания, запросил погоду материка. Слева от нас шел Головин, справа Алексеев, впереди флагман. Мы летели уже четвертый час. Впереди показалась белая полоска.