Лазарь Бронтман - На вершине мира

* * *

Товарищ Федоров — Герой Советского Союза. Награжден двумя орденами Ленина.

Как только самолеты закончили свой путь с полюса и опустились на снежный наст Рудольфа, Шмидт выпрыгнул из самолета и бегом поспешил в штабной домик к телефону. Он хотел узнать, не установила ли радиостанция зимовки связи с Алексеевым. Вскоре начальник вернулся опечаленный: связи еще не было. Вместе с ним пришел Головин. Голова пилота была перевязана широким бинтом. За время нашего отсутствия Павел перенес тяжелое воспаление среднего уха. Доктор силой удерживал летчика в постели. Но сегодня, узнав о вылете эскадры и видя сплошную облачность над Рудольфом, Павел завел самолет и пробился сквозь облака, чтобы встретить нас и указать дорогу.

— Могу лететь к Алексееву, — сказал он Шмидту, — моя машина полностью заправлена, экипаж готов.

— Сколько бензина вы сможете уделить Алексееву? — спросил начальник экспедиции.

— Тысячу килограммов, — ответил летчик. [194]

— Отлично! Готовьтесь. Штурманом пойдет Ритсланд.

Через несколько минут все уже опускались вниз на вездеходе по склону купола к зимовке. Как приятно после жизни на льдине вновь увидеть дома полярной станции, мачты радиомаяка, монументальные склады. Мы узнавали каждый угрюмый камень, встречающийся на дороге, окоченевшие снежные сугробы, опознавали лыжные следы, прочерченные две недели назад.

На мачтах станций развевались праздничные флаги. Входы в дома украшены флажками, ручные медвежата повиты галстуками, но здания пусты и кажутся необитаемыми. Все население зимовки собралось в радиорубке. Там шел разговор с Алексеевым. Командир корабля сообщил, что у них все в порядке. Самолет цел, экипаж жив, льдина отличная. Облачность оставили на высоте 600 метров. Долго искали подходящее место для посадки. Лед был мелким, битым, неровным, но сели, как полагается, хорошо. После посадки штурман Жуков определил координаты: широта 83 градуса 37 минут, долгота 61 градус 30 минут. В баках корабля осталось всего 250 литров горючего.

Начальник полярной станции любезно пригласил всех к столу. Кают-компания выглядела празднично и аппетитно. Живя на полюсе, некоторые из нас дали торжественнее обещание, добравшись до Большой Земли, напиться дочортиков. И вот мы сидели за столом. Завхоз зимовки выставил великое изобилие всяких вин и водок. Пей, гуляй! Мы настойчиво требовали от товарищей, давших обещание напиться, не слов, а дела. Но выпив пару рюмок коньяку, они признали себя несостоятельными, украдкой вылезли из-за стола и завалились спать. Все [195] были утомлены бессонной ночью, тревожными часами перелета, когда каждый из нас, таясь от других, не раз тихонько бегал к бензиновым бакам, опасливо посматривая на показания литромеров. «Хватит или не хватит бензина до острова?» — размышления на эту тему утомили всех куда больше, чем самый полет от полюса до Рудольфа.

Очередной срок связи с самолетом Алексеева был назначен на семь часов вечера. Минута в минуту в назначенное время репродуктор донес суховатый, четкий, чуть скучающий голос Жукова:

— Алло, алло, остров Рудольфа, остров Рудольфа! Вызывает самолет Алексеева. С добрым утром! У нас все отлично выспались, сейчас обедаем. Жалеем, что должность Виленского исполняет Шевелев. Он накидал в кастрюлю образцы всех концентратов и решил, что они сами сварятся. Получилось варево. Нельзя ли вместе с бензином прислать Виленского? Когда вылетает Головин?

К вечеру погода в нашем районе окончательно испортилась. Снова туман, снова низкая облачность, плохая видимость. Лететь было нельзя. Головин сидел на аэродроме со своим экипажем и играл в преферанс. Дела Героя Советского Союза были определенно плохи: и лететь нельзя, и на мизере взял пять взяток. Летчик нервничал, партнеры злорадствовали. На всякий случай мы подготовили к полету и нашу машину.

Экипаж Алексеева передал по радио со льдины несколько частных радиограмм своим семьям. В конце указывался адрес отправителя: Северный Ледовитый океан, льдина № 3, улица Алексеева, дом № 17. Участники вынужденной посадки [196] присвоили льдине очередной порядковый номер: до этого они садились дважды — на полюсе и в лагере зимовщиков.

Экипаж корабля Алексеева чувствовал себя на своей льдине весьма непринужденно. Настроение у всех было отличное, бодрое. Шевелев извинялся, что не смог подойти к микрофону точно в срок, так как у него «борщ выкипал», Жуков журил островитян за опоздание и предлагал сверить часы. Мы сверили.