Тим Северин - Путешествие на Брендане

Путешествие на "Брендане"

Говорят, седьмая волна самая опасная, самая разрушительная, когда беснуется океан. Современные океанографы знают, что это чистое суеверие на то есть сложные теории о чередовании волн и законы волновой механики. Тем не менее, понятие о седьмой волне живет, и, цепляясь за руль открытой лодчонки на изрытой штормом поверхности Атлантики, ты волей неволей считаешь волны. Ум ищет какой-то намек на упорядоченность в буйном хаосе, открывающемся взгляду всякий раз, когда лодка взмывает вверх на гребне могучего вала. До самого горизонта простирается устрашающая мрачная панорама, высятся гряда за грядой бурлящие валы, каждый из которых способен захлестнуть, сокрушить, опрокинуть суденышко. И всякий раз в короткое мгновение, перед тем как лодке скатиться в ложбину, глаз силится рассмотреть седьмые волны, подлинные или воображаемые чудовища, что грозно, вскидывают голову над соседями, ломая строй, даже меняя линию горизонта, прежде чем свалиться вниз и притаиться в засаде.

В тот истерзанный ветром вечер в конце мая 1976 года моему усталому сознанию представилось, что волновой спектр изменился. Как будто вместо седьмой волны теперь океан сосредоточил свою мощь в случайных комбинациях из трех волн. Вот первая из них надвигается на нас, с каждой секундой все круче и круче, наконец, равновесие нарушается, гребень опрокидывается и скользит вниз по переднему скату самопроизвольной лавиной пены и освободившейся энергии. Удар Лодка вздрагивает и рыскает. Рулевое весло резко поворачивается в моей руке, потом начинает болтаться, и нас вместе с лодкой бросает вперед, в объятия белого кипения. В эту опасную минуту ветер впускает в нас свои когти, норовя развернуть лодку боком, параллельно наступающим гребням. Случись так, нам крышка. Второй или третий могучий вал накроет уязвимый корпус во всю длину. И это будет последняя волна в моей жизни и в жизни моих товарищей.

Некому было научить нас, как управлять такой лодкой в бурю. За последнюю тысячу лет море не видывало ничего подобного нашей конструкции. Сторонний наблюдатель мог бы усмотреть в ней сходство с бананом: длинный и стройный корпус, заостренный нос и корма слегка загнуты вверх. Но самая необычная черта становилась явной только при ближайшем рассмотрении — лодка была кожаная. Сорок девять бычьих кож сшиты вместе наподобие лоскутного одеяла и натянуты на деревянный каркас. Тонкая, чуть больше полусантиметра, оболочка, которая растягивалась и сжималась в лад движениям лодки, словно кожа на грудной клетке человека, — вот и все, что ограждало нас от ярости Атлантического океана. Глядя на волны, я вспоминал мрачное предстартовое предупреждение одного видного специалиста по кожам.

— Бычья шкура, — деловито объяснял он менторским тоном, — очень богата белками. Если хотите, ее можно сравнить с куском мяса. Она так же будет разлагаться, быстро или медленно, в зависимости от различных факторов, таких, как температура, качество дубления, нагрузки, которым она подвергается.

— А если кожа пропитается морской водой? — спросил я.

— Ну, тут я точно не берусь ответить, — сказал он. — Нам никогда не поручали таких испытаний. Обычно мокрая кожа разлагается быстрее, хотя соль в морской воде, возможно, будет производить консервирующее действие. Право, не знаю…

— Так, а что же в итоге?

— В итоге то же самое, как если вы положите мясо на тарелку и оставите на воздухе. Через какое то время оно превратится в безобразное, дурно пахнущее желе. То же будет с гниющей бычьей кожей.

Опасность того, что корпус лодки превратится в желе, сейчас заботила меня в меньшей степени. Ветер заметно крепчал, волны становились все выше и все яростнее колошматили нас. Если корпус окажется недостаточно прочным, соединяющие его нитки просто-напросто прорежут раскисшие кожи, и они осыплются с каркаса, как лепестки с увядшего цветка. Впрочем, я сомневался, что до этого дойдет. Скорее всего, мы опрокинемся. У нас ведь нет киля, придающего устойчивость судну. Если обрушившийся гребень застигнет лодку врасплох, она полетит кувырком и вывалит команду в воду. И никаких надежд на спасение.

Так какого же дьявола я со своей командой болтаюсь в море на таком немыслимом судне, несмотря на крепнущий шторм? Ответ заключался в названии нашей диковинной лодки, нареченной "Брендан" в честь великого ирландского миссионера Брендана, жившего в V веке.