Н. Пинегин - 70 дней борьбы за жизнь

16 апреля порвалась всякая связь со «Св. Анной». Денисов уже не догонял ушедших товарищей.

Мало-помалу все начали привыкать к кочевому образу жизни. Вставали часов в 7 утра и принимались готовить завтрак. С судна было взято тюленье сало для согревания пищи и растаивания льда. Прибор для варки пищи был очень прост: он состоял из жестяного кожуха, куда вставлялось обыкновенное оцинкованное ведро с крышкой. Эта «печь» ставилась в палатке, и температура в ней во время варки пищи значительно поднималась. Но зато дыму при этом было тоже довольно, и палатка сильно закоптела. Про путников и говорить нечего: все стали походить сначала на цыган, а потом день ото дня лица становились все чернее и чернее.

После завтрака, часов около 9 утра, люди снимали бивуак, укладывали пожитки и трогались в путь. Взяв три нарты тащили их часа два по глубокому снегу, часто перебираясь через торосы. Снег был очень глубок, вязли в нем выше колен. Оттащив первую партию километра на два, путники оставляли каяки около какого-нибудь высокого тороса, на вершине которого ставили флаг и возвращались за второй партией каяков. В час дня или немного позже устраивался привал. Присаживаясь в малицах с подветренной стороны каяков, доставали сухари, и жевали их. Первое время к ним полагалось еще но маленькому кусочку шоколада, но его было очень мало. Отдохнув часа полтора, караван отправлялся дальше опять с тремя каяками, на одном из которых была палатка. Шли километра два или около того, смотря по дороге, потом выбирали место для ночлега. Два человека оставались ставить палатку, а остальные на лыжах шли за второй партией каяков. Место для ночлега старались выбирать у какого-нибудь высокого холма, с которого можно наблюдать горизонт. Внутри палатки расстилались куски парусины, служившей для защиты каяков, одеяла и дождевики. Часов в 7 или в 8 все уже сидели в палатке в ожидании, когда растопится лед и согреется вода для заварки чая. Ради экономии топлива, вода не кипятилась: чай пили только теплым. «Но были рады и этому, — говорил Альбанов: —«Дверь в палатку плотно зашнуровывалась, пар из ведра и кружек мигом наполнял палатку, становилось тепло, и все оживлялись. Получив свои порция чая, сухарей и австралийского мяса, мы забывали и холод и усталость. Когда же вышло австралийское мясо, стали варить суп из сухого бульона, который, к слову сказать, получался всегда очень жидкий, и заправляли его молотым горохом или сушеной зеленью. Это время дня было для нас самым приятным и оживленным. Разговоры не прекращались и все время вертелись около вопроса, когда мы увидим землю, как пойдем к этой обетованной земле — мысу Флора, что там найдем и как там устроимся».

Гораздо хуже стало, когда малый запас топлива подошел к концу, В такие «холодные» вечера оживления в палатке уже не было. Мрачными сидели иззябшие люди по своим углам и, закутавшись в малицы, жевали сухари, заедая их маленькими кусочками льда. К сухарям выдавалось по ложке русского масла. Но оно тоже было мороженое и горячей пищи заменить не могло. Отсутствие питьевой воды было очень чувствительно, лед плохо заменял ее, а после сухарей, всех мучила жажда. Много времени спустя некоторые стали пользоваться морской водой, размачивая в ней сухари и прибавляя немного сушеного лука. Первое время ощущалась неприятная горечь, но вскоре к этому привыкли и уже не замечали ее. Суп или похлебка всегда варились из морской воды с прибавкой льда. Холодных же. вечеров в первой трети пути было достаточно. Полыней не было, а, следовательно, не было и тюленей, годных и в пищу и на топливо. Про медведей и говорить нечего: в этой части пути не встречалось даже медвежьих следов.

Самое неприятное время было утро, когда приходилось, пожевав; наскоро сухарей, выходить на холод.

«Но вот все готово, с неохотой снимаем мы теплые малицы, так как в них тянуть каяки по глубокому снегу нельзя, надеваем лямки и тяжело трогаемся в путь. Если при этом бывала еще пасмурная, погода, метель или сильный мороз, то наше настроение и совсем портилось. Безотрадным, бесконечным казался путь, и никогда, казалось не настанет теплое время, никогда мы не доберемся до полыней».

На десятый или одиннадцатый день после отхода со «Святой Анны», когда путешественники были уже километрах в сорока от судна, три матроса — Пономарев, Шабатура и Шахнин — не выдержали и стали проситься у Альбанова назад, так как они «устали и не надеются дойти когда-нибудь до берегов». Эти матросы отнюдь не были слабее других, но они ожидали дней через пять-шесть увидеть землю, долгое же путешествие по дрейфующему льду им вовсе не нравилось. Они предпочитали вернуться на судно, где пока можно жить в сравнительном тепле и в сытости. Так как все уходили с судна добровольно, без принуждения, а положение казалось Альбанову далеко не блестящим, он не счел себя в праве противиться.