Вл. Архангельский: Как я путешествовал по алтаю

Он, как мальчишка, бросался на всякую всячину и оживился ещё больше, как только кончилась степь.

А степь оборвалась как-то сразу. Попетляли мы немного среди холмов, и сразу же начался горный Алтай: страна тайги и бурных прозрачных рек, край медведей и глухарей, тайменей и хариусов.

Дорога потянулась среди синих гор. У обочины замелькали высокие сосны, ели да стройные пихты, которые упирались острыми вершинами в облака. Наконец показались и кряжистые, могучие кедры, густо унизанные ещё незрелыми фиолетовыми шишками.

Солнце скрылось за высокой горой, и сейчас же потянуло прохладой. За поворотом подбежала к самой дороге прозрачная, хрустальная Бия. Она с грохотом билась в серые отвесные скалы, бесновалась на порогах.

В широком, просторном плёсе вода вихрилась воронкой в чёрном омуте и крутила кедровую шишку. Видно, кто-то сорвал её в верховьях, увидел, что семена ещё не созрели, и бросил в воду. Река подхватила её и понесла, закружила и будет нести вниз, пока не выбросит на каменистую отмель.

Совершенно неожиданно грохнул выстрел, и машина остановилась. Шофёр вылез из кабины, ударил носком в спущенную камеру и закричал:

— Не видите, что ли? Авария! А ну — с машины!

Перед нами был высокий утёс-бом, прозванный Большим Иконостасом. Отвесная скала в двадцать этажей высотой вся состояла из тёмных камней, изрезанных вдоль и поперёк узкими трещинами. И эти камни казались потускневшими от времени карагинами или иконами.

Тысячи птиц вились над Иконостасом. Они вырывались из своих нор, падали от скалы к воде, проносились над Бией и возвращались к птенцам то с бабочкой, то с мошкой в клюве. А если хотели напиться, то чёрным свистящим комочком резали воздух над прозрачной струёй, подхватывали на лету каплю воды широким чёрным клювом и снова резвились в воздухе.

Антон Иванович окаменел, увидев столько птиц.

— Андрей Силыч! Окажите услугу: соберите людей, спустите меня на верёвке со скалы. Такой случай, знаете, нельзя упустить, а я никогда не видел, как живёт колючехвостый стриж.

— Колючехвостый? — удивился лесник.

— Да. У этих стрижей восемь перьев хвоста оканчиваются острыми шипами, как у розы. Такие шипы есть и у дятла, и он всегда упирается ими в дерево, когда долбит ствол.

— Я не против, — сказал лесник, — как вот хлопцы? Спустим доцента со скалы? — обратился он к пассажирам, которые сгрудились вокруг Антона Ивановича.

Кто-то хихикнул, оглядывая щуплую фигуру доцента:

— Умора, братцы! Лопнет печёнка либо верёвка! Нетто такой выдюжит?

— Отчего не попробовать? — сказал другой посмеиваясь. — Просто интересно, как у него душа в пятки уйдёт.

Вася шикнул на зубоскалов, Апсилей вынул трубку изо рта и сказал:

— Сами-то не полезете! А человек желает! И не просто, а для науки!

— Вот именно! — оживился Антон Иванович. — Это вовсе не праздное любопытство, уверяю вас.

— Верёвочка есть? — деловито спросил Андрей Силыч.

Шофёр глухо проворчал из-под машины, потом вылез и достал верёвку.

Мы обогнули Иконостас с востока и по пологому склону полезли на вершину.

Там Андрей Силыч морским узлом завязал верёвку под мышками у Антона Ивановича и добродушно сказал:

— Будешь ты как маляр в люльке!

Антон Иванович нервно поправлял галстук и одёргивал пиджачок, руки у него дрожали. Он подошёл к острой кромке скалы, которая отвесно спускалась к воде, как стена высотного дома, и носком ботинка попробовал, крепок ли грунт.

— Гранит потвёрже чугуна будет, — успокоил Вася.

Ему очень хотелось, чтобы доцент не отступил, спустился на верёвке.

Андрей Силыч подал нам конец верёвки и велел держать.

— Будь покоен, — сказал он доценту, — морскую службу всю прошли. Вира — подымай, значит! Майна — опускай! Ну, с богом!..

Антон Иванович, чуть побледневший, повернулся к нам, стал на корточки, опустил ногу в пропасть, крякнул и тотчас скрылся за уступом скалы. Верёвка змейкой ползла за ним, пока снизу не донёсся далёкий и незнакомый голос:

— Стоп!

Апсилей заволновался, глотнул дыма не в меру и раскашлялся. Он захлестнул конец верёвки за большой валун.

— Как бы он там не перевернулся. Горяч больно, а по горам-то и не хаживал.

Я подполз к самому краю пропасти и глянул вниз.

— Что там? — спросил Андрей Силыч, который держал верёвку, откинувшись грузным телом назад и упираясь ногой в камень. Верёвка резала ему руки.

У меня закружилась голова; далеко внизу бежала Бия.

Антон Иванович, крохотный, болтался где-то над ней, птицы облепили его, как пчёлы, летали вокруг, чуть не задевая крыльями по лицу. Упёршись в скалу, он отмахивался от них, руками шарил в норе. Затем быстро спрятал что-то в карман — кажется, яйцо.