Георгий Карпенко - Полюс. Неутоленная жажда

Гера: «20 апреля. 87°35′ с. ш. 86°51′ в. д. До СП 269 км. Вчера вечером вырвал из раны отмороженного пальца какой-то конгломерат мертвой плоти, величиной с кедровый орех. Этот мертвый кусок сидел во мне больше месяца, одним концом он выходил на поверхность, а внутренней частью давил на кость или куда-то еще, от чего возникала основная боль при ходьбе. Сразу же стало легче, впервые не крутился вокруг своей ноги. Жизнь налаживается. До Полюса дойдем, вот только „зашкалим“ в май. Это уже чувствуется. Чтобы успеть в апреле, нужен дуровой дрейф на север, дня три-четыре. Это вполне реально, судя по другим годам. Но до сих пор нас постоянно сдувает на юг».

Несмотря на то, что в марте были сильные морозы и путь наш чаще всего лежал через непролазные торосы, сами мы были полны сил, и это выражалось в наших адекватных реакциях и оценках. В суровых условиях марта мы были активны в делах и, тем более, в мыслях. Нас мало что смущало на этом пути, мы принимали к сведению любую обстановку и всегда противопоставляли ей свою силу. В марте мы только и занимались тем, что проламывали себе дорогу через торосы к Полюсу. Это были колоссальные затраты наших собственных ресурсов. Намного больше того, что мы могли восполнить через пищу и пришедшее в апреле понимание того, что МЫ ДОХОДИМ. Силы уходили, и мозг приспособился пассивно наблюдать за программированной акцией нашего передвижения в пространстве. Наши физические перемещения, а главное — наши моральные колебания — затухали. Мозг уже был не в состоянии глубоко копать, цеплять и вытаскивать для рассмотрения свои ощущения. Любопытство, с которым он делал это в марте, исчезло. Движения наши стали медленными, душевные отклики вялыми.

В апреле, несмотря на то, что путь наш улучшился, мы погрузились в новое для себя состояние — проживания как будто в нереальной жизни. Мы не способны были полностью контролировать или, на худой конец, сопровождать осмыслением все, что происходило с нами, мозг уже не оставлял энергии на эмоции, все силы шли на обеспечение только физического перемещения в пространстве. И, словно в подтверждение этому, меня перестали радовать чистые поля. Тогда я еще не понял, что энергию, которая обеспечивала эмоции, кто-то повернул на другие дела. Эмоции ушли и перестали нас волновать. Славка называл это состояние «идти как зомби». Иногда оно было сильнее, иногда слабее, а иногда уходило совсем. Но началось оно со второй половины апреля. Похоже было, что организм отдавал последнее, что имел, а мудрая природа, подтверждая равновесие мира, уносила нас в сторону весны — температура поднялась до -20°, и мы перестали мерзнуть.

Очевидно было, что мы не успеваем на Полюс к 27 апреля, в день, когда Бернар должен привезти туда своих клиентов и, если мы там окажемся, вывезти нас на «Барнео» — в этом случае наше снятие с Полюса было бы для нас бесплатным или, во всяком случае, не дороже той суммы, что пришла на ум адаптировавшемуся в России французу, реально представляющему себе финансовые пожелания самих русских. Последние подсчеты говорили о том, что на Полюсе мы появимся в самом конце апреля или 1–2 мая. В связи с этим надо было начать экономить продукты и сделать запас на два-три дня. Теперь мы откладывали от дневного рациона часть продуктов и за несколько дней скопили увесистый мешок килограмма на четыре с половиной. Постепенно становилось теплее, днем было около -20°, но, ложась на голодный желудок, мы мерзли в своих спальниках. В ответ на это мы перед сном кипятили кружку воды, добавляли туда ложку сахара (так как мед давно кончился) и две ложки спирта, выпивали и ныряли в спальники. Эта самопальная медовуха давала нам несколько минут на то, чтобы заснуть в тепле. Нам явно хватало тридцати литров бензина, взятых к Полюсу, хотя вначале, выйдя на эту цифру теоретически, мы удержались оттого, чтобы взять бензина больше, и не ошиблись, Теперь мы не выключали примус и нещадно палили бензин, после того, как была сварена еда.

Видел экскременты на заструге, наверное, небольшого зверька. Кто здесь может жить, в семистах километрах от ближайшей земли? Эти места враждебны любому существу, кроме медведей. А зверек этот, вроде песца, чем он может здесь питаться? Солеными «цветами»?

Идем, пробираясь, выискивая проходы в торосах. Поднимаясь на заструг, видишь пространство впереди себя, оглядывая его, замечаешь прорежения и намечаешь себе путь от полянки к полянке, стараешься запомнить его, так как, спускаясь с наддува, попадаешь в окружение высоких торосов, за которыми ничего не видно. Выходя к широкой трещине или разводью, если они имеют хотя бы небольшую северную составляющую, идем вдоль него, волоча весь свой груз, или, когда явно видны места торошений, идем к ним, зная, что там наверняка будет переход. Если у разводьев нет ни того, ни другого, мы сбрасываем рюкзаки, отстегиваем нарты и расходимся в разные стороны вдоль полыньи, в поисках перехода. При этом время от времени оглядываемся друг на друга. В хорошую погоду видно далеко, и, если лыжная палка в руке поднята, переход найден.