Жюль Верн - Жангада. Кораблекрушение Джонатана.

— Что же?

— У нас нет ключа!

Поистине это было чрезвычайно серьезное затруднение, которого ни Жоам Дакоста, ни его семья не могли предвидеть. Те, кто не забыл первую сцену этой повести, знают, что документ был написан шифром по одной из многих систем, применяемых в криптографии.

Но по какой?

Чтобы разгадать ее, надо было пустить в ход всю изобретательность, на какую способен человеческий ум.

Судья Жаррикес при Бенито и его товарищах велел снять точную копию с документа, который он хотел оставить у себя, затем, сверив ее, отдал молодым людям, чтобы они передали заключенному.

Условившись встретиться с судьей завтра, они откланялись и, не желая ни на минуту откладывать свидание с Жоамом Дакостой, отправились прямо в тюрьму.

Там, во время короткой беседы с арестованным, они сообщили ему все, что произошло.

Жоам Дакоста взял документ и внимательно осмотрел его. Потом, покачав головой, вернул сыну.

— Может статься, — сказал он, — в этой бумаге и приводится доказательство, которого я до сих пор не мог представить. Но если это доказательство ускользнет от меня, а вся моя безупречная жизнь не говорит в мою пользу, тогда мне больше нечего ждать от людского правосудия и судьба моя в руках божьих!

Это понимали все. Если документ не удастся расшифровать, положение осужденного безнадежно.

— Мы разгадаем его, отец! — воскликнул Бенито. — Нет на свете таких документов, которые нельзя разгадать. Поверьте нам… Поверьте! Небо чудом вернуло нам документ, который оправдывает вас. Оно направляло нас к цели, когда мы разыскивали эту бумагу, а теперь направит наш разум и поможет ее прочесть!

Жоам Дакоста пожал руки молодым людям, и они, все еще очень взволнованные, поспешили на жангаду, где их ждала Якита.

Там они тотчас рассказали Яките обо всем, что произошло со вчерашнего дня: о том, как всплыл труп Торреса, о находке документа и о том, в какой непонятной форме составил его друг авантюриста, истинный виновник преступления, — должно быть, из страха, как бы документ не выдал его, если бы попал в чужие руки.

Разумеется, Лине тоже поведали об этом неожиданном осложнении и о том, что Фрагозо узнал Торреса, который прежде был лесным стражником и служил в отряде полиции, орудовавшей в окрестностях устья Мадейры.

— Но где вы с ним раньше встречались? — спросила юная мулатка.

— Это было в провинции Амазонки, — ответил Фрагозо, — когда я бродил из деревни в деревню, занимаясь своим ремеслом.

— А что у него за шрам?

— Вот как это случилось. Пришел я однажды в миссию Аранас, а Торрес, которого я прежде никогда не видел, как раз повздорил с товарищем, — все это был отчаянный народ! — и ссора их кончилась тем, что Торреса пырнули в руку ножом. Врача там не было, и мне поручили перевязать рану. Вот тут-то я и познакомился с ним!

— А впрочем, что толку, если мы и узнали, кем был Торрес, — заметила Лина. — Преступление совершил не он, так что нам это не поможет.

— Конечно, — согласился Фрагозо. — Но прочтут же когда-нибудь документ, черт возьми! И все узнают, что Жоам Дакоста невиновен!

На это надеялись и все члены семьи Дакосты. Вот почему они заперлись в общей комнате и провели немало часов, стараясь расшифровать документ.

Однако если они надеялись прочесть эту бумагу, то и судья Жаррикес — это следует подчеркнуть — надеялся ничуть не меньше их.

Составив доклад, в котором после допроса он устанавливал личность Жоама Дакосты, судья отправил его в Рио-де-Жанейро и считал, что сам он покончил с этим делом. Но не тут-то было!

Надо сказать, что с тех пор, как был найден документ, судья Жаррикес вдруг почувствовал себя в своей стихии. Охотник до разных числовых загадок, искусный отгадчик забавных задач, шарад, ребусов и всяких головоломок, он мог сейчас отдаться любимому занятию.

А мысль, что этот документ, быть может, таит в себе оправдание Жоама Дакосты, пробудила в Жаррикесе страсть исследователя. Итак, перед ним криптограмма! Теперь он думал лишь о том, как ее разгадать. Всякий, кто его знал, не стал бы сомневаться, что он будет трудиться над этой загадкой, не зная ни сна ни отдыха.

После ухода молодых людей судья Жаррикес остался один в кабинете. Он не велел никого принимать, обеспечив себе на несколько часов полный покой. Очки были у него на носу, табакерка на столе. Он взял добрую понюшку табаку, чтобы хорошенько прочистить мозги, схватил документ и погрузился в размышления, которые вскоре приняли форму монолога. Почтенный судья был человек экспансивный и любил иногда подумать вслух.