Генри Мортон: По библейским местам

Среди заброшенных руин бродил босоногий арабский мальчик, присматривавший за козами, черными, белыми и рыжеватыми, с мягкими, бархатистыми ушами. Они карабкались по развалинам церкви, жевали зеленые листья травы, прораставшие сквозь трещины, с неутомимой прожорливостью, некогда уничтожившей все насаждения античных и библейских земель. Тут и там животные сталкивались на узком участке и, опустив безрогие головы, бодались лбами. Козы, мальчик-пастух и руины напомнили мне те печальные картины, которые часто писал Пиранези; я сказал «печальные», потому что многие цивилизации пришли в развитии к тому же итогу: расколотые арки, прожорливые козы, живописные, но совершенно невежественные пастухи…

Осматривая Калаат Симан, безусловно, один из величайших в мире христианских памятников своей эпохи, я думал: просто невозможно поверить, что подобное место, с прилегающими монастырями, обстоятельно выстроенными приютами, с целым городом, возведенным в интересах паломников, было создано в память о человеке, который всю жизнь провел на столпе. Я уверен, у нас нет права критиковать ни святого Симеона, ни его время, потому что нам крайне сложно даже пытаться понять мировоззрение мира, существовавшего в IV веке, мира, бунтовавшего против всего материалистического. После веков преследования христианская церковь вышла на свет дня, и, внезапно избавившись от подавления, христиане выражали свою веру разнообразными, порой весьма эксцентричными способами. В тот век больше думали об ином, горнем мире, нежели о том, в котором мы живем, и, естественно, не находили в поведении столпника ничего эксцентричного; на одного человека, насмехавшегося над святым Симеоном, приходилась сотня тех, кто с восторгом взирал на него и далее — на небеса. Святой всего лишь выражал таким образом идею аскетического движения, распространившегося на Востоке и приведшего изрядную часть населения Египта в пустыни, где люди ходили в рубахах из конского волоса и питались хлебом и водой.

Слава и пример святого Симеона оказались столь заразительны, что Сирия превратилась в страну отшельников-столпников. Они, словно совы, гнездились на всех подходящих высоких точках, а некоторые находили пристанище в ветвях древних деревьев. Есть письменные свидетельства, что в правление Константина II великая буря в Сирии стала причиной настоящего опустошения среди отшельников, так как ветер сдувал святых мужей с «гнезд» и даже опрокидывал столпы.

Из Сирии этот примечательный культ распространился на Малую Азию, Палестину и Месопотамию, тогда как на Западе известен единственный отшельник-столпник: монах Вульфлаик из Кариньяна в Арденнах, согласно сообщению Григория Турского, соорудил столп, с которого ему приказал спуститься местный епископ. На Востоке изолированные от мира отшельники-столпники встречались еще в XVI веке, а самый последний, по слухам, жил в Грузии в первой половине XIX века. Естественно, мы можем сделать вывод, что такой человек выражал веру, основанную на идеях, изначально пришедших из Индии и эхом отозвавшихся в восточных верованиях и даже в греческой философии; они гласили, что тело и душа находятся в постоянном конфликте друг с другом, и душа достигает свободы, только полностью победив тело. Следовательно, отшельники стремились не к тому, чтобы подчинить страсти с помощью монашеских правил и личной воли, но к их окончательному подавлению. Необычно то, что отшельники и анахореты были не духовными лицами, а мирянами, которые внезапно восстали против материальности, и этот бунт в III–IV веках охватил весь Восток, побуждая многих людей бежать в пустыню в поисках спасения души.

Не менее странно, что физические трудности оказались весьма полезны для здоровья. Большинство отшельников дожили до весьма преклонного возраста. Один столпник сидел на своей вершине до ста лет. Даниил Константинопольский, самый знаменитый столпник после святого Симеона, тридцать лет провел на столпе и умер в возрасте восьмидесяти лет. Зимой его часто засыпал снег, все вокруг покрывалось льдом, он жестоко замерзал на холодных ветрах, приходивших с Черного моря; однажды пораженный этими условиями существования император Лев послал людей выстроить для отшельника маленькую хижину. Но промерзающий до костей старый святой, сидевший на вершине столпа, отказался «потчевать плоть» таким удовольствием, и посланцы императора вынуждены были отступить. Слабеющее тело взяло верх над теми, кто пытался погубить душу святого, помогая ему прожить подольше.