Жюль Верн - Дунайский лоцман

— Что вы делали в Вене двадцать пятого августа у еврея Симона Клейна?

Сергей Ладко вздрогнул во второй раз. Знали даже и это посещение! Правда, в нем не было ничего предосудительного, но признаться — это означало открыть свою подлинную личность, и раз он уже решил все отрицать, нужно до конца идти по этому пути.

— У Симона Клейна? — переспросил он, точно не понимая.

— Вы отпираетесь? — молвил господин Рона. — Я этого ожидал. Так я вам скажу, что, отправляясь к еврею Симону Клейну, — говоря это, судья приподнялся на кресле, чтобы придать своим словам сокрушительную силу, — вы шли туда, чтобы условиться с постоянным укрывателем вашей шайки.

— Моей шайки!.. — повторил остолбеневший лоцман.

— Ах, извините, — иронически согласился судья, — я не хочу сказать, что вы участник банды, ведь вы не Ладко, а безобидный рыболов-удильщик Илиа Бруш. Но, если вы в самом деле Илиа Бруш, почему вы скрываетесь?

— Я скрываюсь?… — запротестовал Сергей Ладко.

— Черт побери! — вскричал господин Изар Рона. — А для чего же в таком случае вы прячете под темными очками глаза, самые лучшие на свете, — да, кстати, потрудитесь их снять, эти очки! Зачем вы красите в черный цвет белокурые волосы?…

Сергей Ладко был уничтожен.

Полиция знала все, и сеть чем дальше, тем плотнее обтягивала его; как будто не замечая его смущения, господин Рона продолжал атаку:

— Ну, ну! Вот вы и сбавили прыть, приятель! Вы не знали, что нам столько известно… Но я продолжаю. В Ульме вы взяли пассажира?

— Да, — ответил Сергей Ладко.

— Его имя?

— Господин Иегер.

— Правильно. Не можете ли вы сказать, что случилось с этим господином Иегером?

— Я этого не знаю. Он покинул баржу почти у впадения Ипеля [32] [32] Ипель — приток Дуная, впадающий в него выше Белграда. . Я был очень удивлен, не найдя его, когда возвратился к барже.

— Возвратившись, говорите вы. А куда вы уходили?

— В деревушку в окрестностях, чтобы достать подкрепительного для моего пассажира.

— Он был болен?

— Очень болен. Перед этим он чуть не утонул.

— И это вы его спасли, я думаю?

— А кто же мог быть, если не я?

— Гм!.. — сказал судья, немного смущенный. Потом он овладел собой. — Вы рассчитываете, без сомнения, растрогать меня этой историей о спасении?

— Растрогать? — запротестовал Ладко. — Вы допрашиваете, я отвечаю. Вот и все.

— Хорошо, — подытожил Изар Рона. — Но скажите, до этого случая вы никогда не покидали вашу баржу, как я полагаю?

— Один раз, чтобы побывать у себя в Сальке.

— Можете вы точно назвать дату этой отлучки?

— Почему же нет, — только немного подумаю.

— Я вам помогу. Не случилось ли это в ночь на двадцать девятое августа?

— Возможно.

— Вы этого не отрицаете?

— Нет.

— Вы в этом признаетесь?

— Если угодно, да.

— Итак, мы договорились… Салька находится на левом берегу Дуная, как мне помнится? — спросил господин Рона с простодушным видом.

— Да.

— И кажется, в ночь на двадцать девятое августа было темно?

— Очень темно. Была ужасная погода.

— Это и объясняет вашу ошибку. По вполне понятному заблуждению, вы, думая причалить к левому берегу, высадились на правом.

— На правом берегу?

Господин Изар Рона внезапно встал и, смотря обвиняемому прямо в глаза, произнес:

— Да, на правом берегу, прямо против виллы графа Хагенау!

Сергей Ладко напрасно перебирал свои воспоминания. Хагенау? Он не знал этого имени.

— Вы очень упрямы, — объявил судья, обманувшись в попытке запугать допрашиваемого. — Вы, понятно, в первый раз услышали имя графа Хагенау, и если в ночь на двадцать девятое августа его вилла была ограблена, а сторож Христиан Хоэль серьезно ранен, это все произошло без вашего ведома или участия. Где, к черту, у меня голова? Как можете вы знать о преступлениях, совершенных неким Ладко? Ладко, кой дьявол! Ведь это не ваше имя!

— Да, мое имя Илиа Бруш, — заявил лоцман, голосом менее уверенным, чем вначале.

— Прекрасно, превосходно! Это записано в протокол. Но если вы не Ладко, почему вы исчезли после совершения этого преступления, чтобы раскрыть инкогнито, — и очень осторожно притом! — только на весьма приличном расстоянии от виллы Хагенау? Почему вы, прежде так открыто рекламировавший свою персону, не были замечены ни в Будапеште, ни в Нейзаце, ни в другом сколько-нибудь значительном городе? Почему вы забросили роль удильщика до такой степени, что даже иногда покупали рыбу в деревнях, где соизволили останавливаться?