Рокуэлл Кент - Саламина

В эту смену гости собрались рано, так как все знали о сюрпризе, ожидавшем Юстину. Она же, главное действующее лицо, пришла последней. Как она была мила! Мы провели ее к месту:

— Вот, Юстина, это тебе!

У нее перехватило дыхание. Было слышно, как она быстро глотнула воздух. Затем стала спокойной. Снова приняла такой вид, будто принадлежит к далекому от нас миру, в котором мой приезд и это рождество не были неожиданными. Девушка начала по одному осторожно разворачивать свои подарки. И каждый подарок снова заворачивала, аккуратно откладывая в сторону. Казалось, этими движениями она овладевает вещью, делает ее своей нераздельно.

На этом можно было бы кончить рассказ о Юстине. Но у него есть продолжение. Все, что произошло на рождество, продолжает теперь жить в Юстине. Увереннее, чем раньше, она идет своим путем, тихая, довольная. Мы сказали ей: соблюдай чистоту! И в грязном доме, где она жила, она стала мыться: это вошло у нее в обычай. Когда у нас бывали гости, мы приглашали ее.

— Заходи, Юстина. Ты мылась?

Девушка кивала головой.

— Вся целиком?

— Да.

— Ну-ка покажись.

Она подходила и поднимала рубашку, чтобы показать свой чисто вымытый живот.

— Умница.

И Юстина улыбалась с самодовольной гордостью.

Чистая, трудолюбивая, работящая девушка. Когда в июне в Игдлорсуит приехала из Уманака старшая сестра детской больницы, я рассказал ей о Юстине, о том, какая она чистоплотная, как любит детей и возится с ними.

— Покажите-ка ее, — сказала сестра.

Юстина пришла. Остановилась в дверях, одетая в свое лучшее платье, такая яркая, чистая, сверкающая серьгами, брошками, ожерельями, всякими украшениями. А как блеснули ее зубы, когда она улыбнулась!

Старшая сестра рассмеялась.

— Я возьму ее.

Сейчас, я пишу это в 1934 году, Юстина работает в большой Уманакской больнице, хорошо живет, хорошо работает, заслуженно получает свою заработную плату. За деньги она может покупать нарядные платья, а в нарядном платье ходит гулять, но не очень часто. Со временем, приобретя опыт в ведении домашнего хозяйства и уходе за детьми, Юстина выйдет замуж за охотника, поселится в собственном доме, народит кучу детей и будет жить счастливо. Дай ей бог!

А время шло. Собственно, я рассказал об одном только годе, но предсказал, что будет на годы вперед. Пришла ли наконец шхуна? Да, с опозданием на две недели, то есть двумя неделями позже, чем было обещано. С ней прибыли мои ящики, мешки, корзины, тюки. Народ дивился всему. Я сложил весь груз в пустом доме, владелец которого был в летнем лагере. Шхуна доставила пиленый лес, казалось, в огромном количестве, цемент, печку, трубы для нее, толь, двери и окна, цементные блоки для печной трубы — кучу всякого материала. Все нужное для постройки дома полностью было прислано из Дании. «Прибыло все», — подумал я. Шхуна разгрузилась и отплыла. Теперь за работу!

Снова моя пестрая бригада грузчиков мужчин и женщин копошится на горе. Похоже на карнавал. Работа оживила поселок, словно жителям были нужны доски для игры, как детям кирпичики. Они играли, но как-то понемногу двигалась и работа. К тому времени, когда я кончил укладывать бетон в опалубки фундамента, пиленый лес уже лежал рядом, рассортированный и сложенный в штабеля. Теперь за каркас!

Угольник, пила, молоток, доски, гвозди. Где гвозди? Мы перерываем в поисках все, открываем все ящики, перебираем все мое имущество: гвоздей нет. Их оставили в Уманаке.

Было бы нечестно писать о Гренландии, о ее величественных фьордах и горах, о бесконечных летних днях, спокойном море, синем небе, цветущих лугах, зорях и звездах, о красоте весны-полузимы, о доброте гренландцев, о широком гостеприимстве гренландских датчан, о благотворительном характере этого датского предприятия и не сказать — раз это правда — о том, что зимой днем темно, что на море бушуют жестокие штормы, что морозы здесь сильные, цветущие луга часто заболочены, а в летние дни бывает нашествие мошки, что люди грязны, часто завшивлены и не всегда хорошие, а датчане, хотя и добры, но слишком часто ленивы и неумелы. Я надеюсь, что еще буду с восторгом описывать восхищавшие меня вещи, поэтому позволю себе излить здесь свою злобу на неумение и глупость. То, что они существуют в Гренландии, не секрет и для самих датчан; то, что они вызывают раздражение, я могу засвидетельствовать. Тем, кто скажет мне, и вполне резонно, в ответ на обиженное нытье по поводу гвоздей: «А вы кто такой, что власти должны беспокоиться о ваших нуждах?», я могу только ответить: «Я ничего особенного собой не представляю», и в этом все дело. Власти не хотели причинить вред мне лично, никаких дурных намерений у них не было. Они забывали не только о моих гвоздях, но о гвоздях любого другого. И не только о гвоздях, но и об овсяной муке, хлебе, патоке, шоколаде, пиленом лесе, скобяных изделиях, спичках, один год забывали одно, другой год — другое.