Луи Буссенар - Похитители бриллиантов

Что касается быка, то, если он истощен от переутомления и недоедания, признаки отравления проявляются лишь спустя несколько дней. Начинается обильное выделение слизи из глаз и ноздрей, и под нижней челюстью образуется опухоль. Бык быстро худеет, можно сказать – тает на глазах: мускулы увядают, начинается понос, животное перестает есть, становится похожим на скелет и погибает. А если бык в теле, то признаки отравления появляются с почти молниеносной быстротой.

Спустя каких-нибудь несколько часов после укуса у животного начинается головокружение, как если бы головной мозг пострадал у него в первую очередь. Бык начинает кружиться на одном месте, жалобно мычит, слепнет и погибает спустя двенадцать – пятнадцать часов.

Вскрытие показывает полный распад всех тканей и органов. Мышцы становятся вялыми; жир жидким, как растительное масло, сердце дряблое, как пустой пузырь, печень бледно-желтая и расползается в руках. Короче, кто своими глазами не видел, какие разрушения производит этот еле заметный укус, тот никогда не составит себе о них никакого представления.

Собака и лошадь обнаруживают те же признаки, и распад организма протекает у них в такой же форме. Из всех домашних животных одна только коза пользуется той же привилегией, что и человек и дикие звери. Этим и объясняется, что коза – единственное домашнее животное, встречающееся у многих племен, живущих на берегах Замбези, где цеце является подлинным бичом всех других пород.

До сих пор не найдено средств против этого страшного яда, а ученые не могут установить, чем объясняется иммунитет диких зверей, хотя бы даже имеющих много общего с некоторыми домашними животными, которые чувствительны к яду цеце. Как, казалось бы, ничтожна разница между домашним быком и лесным буйволом, между зеброй и лошадью, и наконец, между бараном и козой! Больше того: теленок-сосунок не боится яда цеце, только пока кормится молоком матери, равно как и щенок, сосущий молоко матери. Никакая привычка к климату и никакая прививка не спасают. Если животное, перенесшее легкий укус, и не погибнет, что случается крайне редко, то иммунитета оно еще не приобрело: оно погибнет, если будет укушено в другой раз. И наконец, домашние животные, здесь родившиеся и живущие здесь же из поколения в поколение на свободе, в почти диких условиях, не менее подвержены действию яда цеце, чем животные, привезенные из таких мест, где это насекомое не водится.

Альбер понимал, что лошади должны неминуемо погибнуть, и очень скоро, потому что они находились в хорошем состоянии. Поэтому он решил, что надо использовать их, пока они живы, и пустить во весь карьер. Нечего больше их беречь, раз их часы все равно сочтены. А если ускорить аллюр, то, быть может, все-таки удастся догнать похитителей Александра или, по крайней мере, приблизиться к ним.

Уже приступили к осуществлению этого плана, лошадям дали шпоры и они понеслись по берегу, усаженному редкими и чахлыми кустами. Но, к несчастию, характер местности очень скоро переменился. Вместо твердого грунта, образуемого сухими песками и камнями, начались наносные пески, покрытые густой сетью лиан и водяных растений, через которые нельзя было прорваться. Лошади спотыкались и увязали на каждом шагу, они утопали среди этой дикой растительности, а всадники еле удерживались в седле.

– Над нами тяготеет какое-то проклятие! – воскликнул Альбер, чуть не рыдая. Ему казалось, что злой рок преследует его. – Ну-ка, слезайте все! Все равно тут не пройдет ни конный, ни пеший. Лодок у нас нет. А нам необходимо в ближайшие два часа найти какой-нибудь способ спуститься вниз по реке.

– Плот? – спросил Жозеф.

– Я как раз об этом и думал. Леса здесь хватает. И деревья не слишком толстые, они поплывут легко.

– Но чем вы свяжете бревна? – спросил, в свою очередь, миссионер.

– А лианы на что?

– Они непрочны…

– Убьем лошадей. У них шкура крепкая. Сделаем ремни…

– Правильно! В таком случае, скорей за дело!

И оба англичанина вместе с неграми, подбадриваемые своими неустрашимыми спутниками, бросились в заросли и стали валить деревья и подбирать их одно к другому по длине и толщине. Оставалось только скрепить их.

Всех охватило такое лихорадочное усердие, что эта часть работы была выполнена меньше чем за час.

Зуга и бушмен зарезали лошадей, освежевали их, бросили в реку отравленное мясо, а шкуры разрезали на длинные ремни. Никто не думал передохнуть хоть минуту, никто не думал о голоде, который уже давал себя чувствовать, никто не обращал внимания на надвигавшиеся густые тучи, на гулкие раскаты грома, на первые крупные капли дождя. Все работали, как в лихорадке. Стихии разбушевались со всей яростью, которая им свойственна.