Николай Ловцов: В горах Северного Урала

На улице, во дворе, внизу под горой стояли люди и, задрав вверх головы, беспокойно осматривали небо. С запада слышался гул, словно приближался снежный буран. Я посмотрел в сторону шума: из-за гор, от темной синевы леса, прямо на нас, на Ленинский поселок, надвигалась стальная сигара.

— Граф Цеппелин! — сразу узнал я дирижабль. Он совершает кругосветное путешествие, ведь сегодня же мы читали об этом в газетах!

Цеппелин медленно наползал на Кизел, словно намеревается придавить копи своим громоздким телом. Непривычный шум его моторов глушил людей далекого Урала, пугал животных. Воздушный корабль важно проплыл над шахтами, мне показалось, что даже снизился, и затем, уже за городом, забрал носом верх и скрылся на востоке.

Но когда он был над нашим двором, кто-то крикнул:

— Снимает, нас фотографируют!..

Этот крик заставил меня вспомнить, что у меня в руках есть аппарат. Я мигом всадил кассету, поставил фокус на бесконечность и видоискателем нацелился на воздушную торпеду. Снимок оказался удачным. Первыми цеппелин сняли любители. Цеппелин шел со скоростью 140—150 километров в час, но нам с земли казалось, что он ползет не быстрее крестьянской телеги. Я мог бы с неменьшим успехом снять его еще несколько раз, но, к сожалению, не было свободных пластинок.

Цеппелин помог мне найти проводника. Крепкий мускулистый слесарь с Ленинской электростанции заинтересовался моим аппаратом и, узнав, что я готовлюсь к походу на пещеру, вызвался быть моим чичероне. В пещеру он заглядывал раза три.

Пещера была около деревни Вишера — от Ленинского поселка километрах в шести, а от деревни в двух. К ней мы подошли часа в три дня. Лето на Урале нынче было особенно жаркое, знойное, душное. Нас всю дорогу мучила жажда, тянуло под каждую тень. И мое желание осмотреть пещеру отошло на задний план, хотелось скорее забраться под землю и в прохладе отдохнуть.

Вход в пещеру был удивительно примитивен.

Узкая нора, по которой пришлось ползти на коленях, тянулась метров на 15. И только после длительного испытания в ползании мы смогли встать на ноги. Я засветил электрическую лампочку.

Сноп лучей ослепительно заиграл на стеклянной поверхности сталактитов. Лампочка скользнула ниже, острые шипы сталагмитов выползли из мрака. Где-то в глубине водяные капли методично звенели о гладь неизвестного озера. Мы были в первой зале.

В пещере действительно было прохладно, сыро, в воздухе чувствовался привкус соли. Я с любопытством осматривал известковые отложения. Но проводник потянул меня дальше.

— Пойдем, пойдем, там такие хоромины…

Он взял меня под руку, и мы важно зашагали по коридору, покрытому необыкновенной штукатуркой, с причудливой резьбой. Сталактиты украшали стены, потолок, сталагмиты колоннами липли к нам. Сосульки сверху и снизу тянулись друг к другу.

В первых залах вершины сталактитов и сталагмитов оказались обломанными. Под ногами валялись обертки от папирос: «Басма», «Пушка». «Бокс», спички, окурки. На берегах небольших подземных озер сохранились свежие отпечатки босых ног.

— Вишь, экскурсии чем занимались…

Но чем мы дальше углублялись в пещеру, тем было меньше следов человеческого пребывания. Сталагмиты поражали своей цельностью, сталактиты как-будто намеревались поразить нас сверху острыми пиками. Пройдя километра три, за поворотом у безымянного подземного ключа мы наткнулись на жабу. Похожая на рукавичку, она стремительным прыжком бросилась на меня. Я брезгливо отступил назад. Жаба в один прыжок настигла и приклеилась к моему сапогу. Я сбил ее и каблуком придавил голову. Жаба конвульсивно вздрогнула, вытянулась.

— Убил?

— Да.

— Ну, не будет кусаться.

Мы зашагали дальше. Неожиданно в глубине пещеры послышались еще какие-то шаги. Мы остановились, прислушались — шаги замерли. Я вопросительно посмотрел на своего проводника.

— Поди кто-нибудь еще осматривает. Запрету на эту пещеру нет.

Хотя в его словах можно было уловить сомнение, но я поверил. Но через несколько минут шаги неизвестных посетителей заставили нас снова остановиться. До этой минуты мне казалось, что в пещере мы одни — наши голоса терялись в темной дали подземелья, иногда возвращались гортанными вздохами, но все равно мы узнавали их.

Но шаги определенно были чужие, они всегда возвращались позднее звуков голоса. Видимо кто-то шел по нашим следам или стороной, или двигался впереди, но обязательно приноравливался к нашему движению. Однако здравый смысл говорил, что это гул наших ног о почву. Но разве мы могли под землей, во мраке, среди известковых отложений и притом в новом, необычайном окружении подчиниться здравому смыслу!