Луи Буссенар - Из Парижа в Бразилию по суше

Добравшись так до Верхоянского хребта, ночь путешественники провели высоко в горах, в типично сибирской «спальне» под снегом, вроде той, с которой познакомили французов воры в одном из острогов. Друзьям не было холодно, ибо предсказания Федора полностью подтверждались. По мере их продвижения на север морозы ослабевали, и Жюльен, взглянув на термометр, сообщил удивившую даже его новость: прибор показывал всего лишь минус семнадцать градусов, а это значило, что здесь было значительно теплее, чем возле Якутска.

На следующий день, подтверждая свою высокую репутацию, собаки преодолели расстояние в сто тридцать километров.

Шолем, заметив пустой чум, предложил вторую ночь провести в нем.

Путешественники находились на землях, на которые распространялась власть придирчивого, сверхбдительного есаула. И каждый из них сознавал серьезность ситуации. Хотя французы и понимали, что правда на их стороне, им было нетрудно догадаться, что встреча с этим чиновником могла иметь для них самые тяжелые последствия. Если бы из-за чрезмерного усердия служака действительно превысил свои полномочия, то Жак и Жюльен, решившие с оружием в руках оказать ему сопротивление, попали бы в категорию правонарушителей. В России это особенно опасно: по всей ее необъятной территории, даже в таких далеких краях, действует хорошо отлаженная административная машина, внимательно следящая за повсеместным неукоснительным соблюдением закона.

Федор утратил хорошее настроение сразу же после того, как санный поезд покинул Хандыгу. Час от часу он становился все мрачнее. Французам показалось, что друг их готов им в чем-то признаться, но, то ли робея, то ли время считая неподходящим, он продолжал хранить явно тяготившее его молчание.

Хотя ночь прошла без приключений, Жюльен и Жак, мучимые дурными предчувствиями, спали плохо. Перед тем как снова отправиться в дорогу, друзья решили посоветоваться. Первым взял слово Федор.

— Сейчас мы в восьмистах километрах от Якутска, — нервно начал он. — До Восточного мыса — две тысячи триста километров. — Купец, было ясно, совершенно позабыл о своих делах на нижнеколымской ярмарке. — Поскольку мы хотели бы любой ценой избежать нежелательной встречи с есаулом, — а я заранее могу предвидеть, что столкновение с ним кончится для нас весьма плохо, — необходимо немедленно свернуть на восток.

— Сказано — сделано! — отозвался Жюльен.

— Не совсем так. К несчастью, на нашем пути через этот грозящий нам бедою край, где казачьи посты — чуть ли не на каждом шагу, лежит еще и город.

— Я знаю только один способ обойти то или иное опасное место, — вмешался Жюльен, — а именно: двигаться прямо на него и, лишь когда оно будет совсем близко, резко свернуть в сторону. Так делают моряки, обходя рифы.

— Это известно, но как проскользнуть сквозь невидимые сети, которые, чувствую я, все плотнее стягиваются вокруг нас? В общем, друзья, пришло время поговорить откровенно. Для вас оставаться со мной дольше — это компрометировать себя. Мы должны расстаться. Давайте разделим провизию. Вы возьмете себе две трети и в сопровождении Шолема направитесь прямо к Берингову проливу. Ну а я пойду навстречу своей судьбе.

Французы не верили своим ушам.

— Что такое? — решительно заявил Жюльен. — Вы с ума сошли, Федор! Мы вас уважаем, любим всем сердцем и не собираемся нарушать нашу договоренность.

— Я полностью согласен с моим другом, — поддержал приятеля Жак. — Продолжай же, Жюльен, скажи ему все, что чувствуешь.

— Послушайте меня, Федор, мы из той породы людей, для которых слова благодарности — не пустой звук. Мы предложили вам свою дружбу без каких бы то ни было условий и будем вместе с вами, кем бы вы ни оказались, и в радости и в горе. Не хотите — не выдавайте своей тайны, но только оставайтесь с нами!

— Господа, — медленно произнес русский юноша, энергично пожимая руки друзей, — если бы вас, ни в чем не повинных, объявили в вашей стране преступниками… Нет, скорее так, если бы кого-то из вас только за то, что вы родственник, приемный сын ссыльного, отправили на каторгу вместе с преступниками… и если бы ценой огромных опасностей вы вновь обрели свободу и уже близок был момент, когда ваши палачи оказались бы не властны больше над вашей судьбой, а какой-то негодяй, лишенный человеческих чувств, объявил бы вам во исполнение подлого приказа: «Я пришел арестовать вас», — то как бы вы поступили?

— Клянусь честью француза и дворянина, я пустил бы ему пулю в лоб, — твердо ответил Жюльен.