Луи Буссенар - Из Парижа в Бразилию по суше

Жак и Жюльен, не видя старосты, перепуганные, стояли молча, не в силах осознать до конца, что же с ними произошло на самом деле.

Снаружи послышались громкие шаги, раздался скрежет отмыкаемого замка, и дверь широко распахнулась, впуская в мрачный каземат яркое солнце. Ссыльнокаторжные облегченно вздохнули: для горемык морозный воздух улицы и холодные лучи светила были чуть ли не пределом мечтаний. Не думая о том, насколько опасен быстрый переход из вонючего, но жаркого, словно парилка, помещения в сибирскую зимнюю стужу, этапники рванулись гурьбой к двери, как хищники за добычей. Но наружу не вышли: путь им преграждали солдаты с заряженными, как всегда, ружьями, готовые в любой момент открыть огонь по конвоируемым.

В барак внесли несколько грязных баков склизкой каши из недоваренной ржи, и каждому узнику выдали, кроме того, по горсти сухарей из высушенного на сибирский лад черного хлеба.

После короткой и скорбной утренней трапезы унтер-офицер, как обычно, провел в присутствии капитана Еменова перекличку, и колонна вновь побрела по дороге.

Жака и Жюльена, словно преступников, связали по рукам и ногам крепкими веревками, которые в Красноярске, как пообещал капитан, заменят кандалы. Но сделать это удалось только после отчаянного сопротивления, оказанного насильникам друзьями. Первые же казаки, которые приблизились к ним с путами, по достоинству оценили силу их кулаков. Капитан Еменов, поигрывая с сатанинской усмешкой револьвером, уже собрался было отдать солдатам приказ стрелять, как вдруг раздался громкий голос:

— Смиритесь, ребятки! Сопротивление равнозначно самоубийству!

Это был староста.

— А ну заткни рот, негодяй! — Офицер занес над смельчаком плеть, чтобы заставить его замолчать. — Тебе-то какое дело, живы они или нет?! — А про себя добавил: «По мне, так лучше, чтобы они сдохли. Сосчитаешь трупы — и никаких хлопот!»

Старческие веки ссыльного дрогнули, и взгляд блеснувших глаз пронзил как клинок солдафона.

— Опусти плетку! — возмущенно крикнул узник, снова становясь на краткий миг полковником Михайловым. — Ты не имеешь права бить, слышишь? Или забыл, что царь запретил телесные наказания?!

Существует ряд правил, которых никому не дано нарушать на территории России, даже когда речь идет о ссыльнокаторжных.

— Да-да, так распорядился наш царь-батюшка! — загалдели узники. — Староста правильно сказал!

Прямое обвинение в пренебрежении императорским указом ошеломило капитана. Побледнев, он опустил плеть и, до крови закусив губу, устремил на полковника бешеный взгляд.

А тот безбоязненно продолжал:

— Не забывай к тому же, что я как дворянин имею право требовать, чтобы меня доставили к месту заключения без оков и в телеге или на санях. — И закончил с горькой усмешкой: — Ибо только там, в конечном пункте моего назначения, но не ранее, кончаются привилегии, которые имеет мое сословие.

— Ты — дворянин?! — поразился капитан. — Так как же ты очутился здесь?

— Я отказался от привилегий, поскольку решил сопровождать этих несчастных, впавших, как и я, в немилость к власть предержащим, дабы, деля с ними страдания, подбадривать их, служить им примером и следить, чтобы никто не злоупотребил властью. Понятно теперь?

Начальник колонны не нашел, что ответить на эти произнесенные с чувством собственного достоинства слова, и лишь пробурчал что-то невнятное. Потом, оправившись от изумления, спросил старосту, перед тем как приказать ему занять свое место среди заключенных:

— Ответь мне, где тот казак, кого я прислал к тебе этой ночью?

— Разве обязан я шпионить за твоими солдатами? — саркастически [80] Саркастически — язвительно, со злой насмешкой. воскликнул бывший полковник. — Своими людьми занимайся сам! С меня же достаточно других хлопот.

— Ладно, но я имею право запретить тебе разговаривать с двумя задержанными вчера незнакомцами.

— Согласен! Но мне уже не о чем больше говорить с ними, поскольку они прекратили сопротивление.

И в самом деле, оба француза, надеясь, что старик что-то предпринимает для их освобождения, молча, но с гордо поднятой головой, стояли в окружении солдат. Правда, они еще ни о чем не знали — ни о планах их нового друга, ни о подлом предательстве охранника.

Колонна уныло, под аккомпанемент кандального звона, зашагала по смерзшемуся снегу.

Так как к утру снегопад прекратился, день стоял ясный, и на прозрачном голубом небосводе ярко светило морозное солнце. Было около двадцати пяти градусов ниже нуля. Из труб деревянных строений вертикально, словно металлический стержень, вздымались струи дыма и лишь выше, достигнув более плотного слоя воздуха, неспешно растекались по сторонам.