Карл Фалькенгорст - Африканский Кожаный чулок

Белая Борода стоял пораженный, в глазах его отражалась бессильная злоба. А Гассан с дьявольской радостью продолжал:

— Не правда ли, я не ошибся, Белая Борода-Нежное Сердце не пожертвует жизнью своего раба и будет сторожить мою серибу?

Коварный мусульманин ушел, улыбаясь, а Белая Борода-Нежное сердце безмолвно возвратился в свой дом. Он видел, что Гассан не шутит.

В единственной комнате хижины, назначенной жилищем для Белой Бороды, царил мягкий полусвет. Окон здесь не было, и солнечные лучи проникали только через дверь, через щели и трещины в стенах. Здесь хорошо было мечтать на досуге, и Белая Борода провел здесь много приятных часов в воспоминаниях о прежних приключениях или в мечтах о будущем.

Как истый охотник он красиво убрал комнату: стены были украшены рогами буйволов и антилоп, под столом была разостлана шкура жирафа, а перед кроватью — шкура леопарда. На грубо сколоченном шкафу были расставлены чучела птиц: на суку дерева громоздилась птица-носорог, pendant к ней составляла карликовая цапля, а над обеими парил под потолком громадный орел с широко распростертыми крыльями. Позади стояли в строгой симметрии спиртовые банки со змеями и ящерицами, а между ними лежали створчатые и спиральные раковины.

Это был его «музей», как он обыкновенно говорил. Музей был мал, но изящен, и содержание его стоило ему немалых хлопот; ему приходилось даже держать для него сторожей. Сторожа эти теперь фыркали и бегали у его ног. Это были молодые кошки, пойманные им в степи и с трудом прирученные. Они спасали с грехом пополам музей от крыс, водившихся здесь во множестве и портивших все, что только им попадалось.

В самом шкафу находились другие трофеи, собранные на невинной охоте за насекомыми. Белая Борода-Нежное Сердце часто отправлялся в лес с сеткой для бабочек или коробкой для собирания растений. Он с юных лет любил природу, изучал жизнь животных и растений, и если у него теперь оказывалось иногда свободное время, то он предавался изучению природы, которое здесь, в тропическом лесу, было очень соблазнительно.

В шкафу находилось и несколько книг, которые Белая Борода читал в ненастные дни. Между ними была «Одиссея» Гомера, и Белая Борода улыбался, встречая в ней сведения об Эфиопии; многие места этой героической поэмы он знал наизусть. Он понимал теперь лучше, чем на школьной скамье, что такое скитания, с какими трудностями они сопряжены и какие дают радости. Он добровольно оставил родину, но и после долгих странствий не раз тосковал, подобно Одиссею, по милой стороне.

В одном из ящиков шкафа тщательно сохранялась в портфеле маленькая акварель, изображавшая белокурую голову девушки. Это был далеко не шедевр, но Белая Борода, нарисовавший ее в свободные часы в своем лесном домике, хорошо знал модель этого портрета: он до сих пор носил в своем сердце милый образ прелестной Розы.

В том же портфеле лежал еще пейзаж; он представлял ландшафт, который открывался с холма его родной деревни: вокруг — зеленые леса, перемежающиеся благоухающими лугами и пестрыми нивами наподобие ковров; вдали, там и сям, сверкали зеркальные озера; на полях задумчиво стояли грушевые деревья; по берегам ручья возвышались, как будто на страже, темные ольхи. Красивая это была местность… В полусвете своей комнаты молодой Белая Борода часто рассматривал эти две картины, предаваясь своим мечтам и воспоминаниям. Неудивительно поэтому, что хижина эта ему стала дорога и мила, казалась ему второй родиной.

Немало и тяжелых минут пережил он здесь. «Горе беглецу, скитальцу по свету!» — говорит одна старинная немецкая песня, и мотив этой песни часто вспоминался ему, сжимая сердце невыносимой тоской. У него уже не было родины; здесь он был чужой, наемник, с которого требовали плату за то, что дали ему приют. И какой ужасной услуги требовали от него! Ему приходилось стать сообщником бандитов! Даже больше! Гассан, этот человек с темным прошлым, Гассан, совесть которого, наверно, тяготило какое-нибудь преступление, считал его, имя которого было незапятнанно, негодяем, обманщиком!

На родине, в тарандтском университете, он тотчас потребовал бы удовлетворения! Но здесь? Не вызывать же на дуэль атамана разбойников?

И какими узами приковало его к себе это чудовище, какие ему расставило сети! Бедный Лео, его верный слуга, был лишен свободы, и жизнь его окажется в опасности, если Белая Борода насильно порвет отношения с Гассаном.

Он когда-то со слезами на глазах читал «Хижину дяди Тома», мечтая об освобождении негров с радостным предчувствием, что по ту сторону океана вспыхнет борьба за человеческие права негра. В юношеском пылу он сам готов был стать в ряды освободителей. Теперь он был здесь, в этой стране, где процветала отвратительная охота на людей, — и был бессилен. Он искал выхода. Иногда ему приходила мысль, что по отношению к подлецу можно не сдержать слова, что можно обмануть Гассана лживыми обещаниями и после его ухода бежать с Лео. Небольшое имущество, принадлежавшее ему — в этой хижине; он бы охотно его оставил, взяв с собой только картины, пороха и свинца, сколько потребуется, чтобы добраться до ближайшей мешеры (пристани) на Ниле. Хотя и предвиделась война с динками, хотя все владетели сериб, мимо разбойничьих станов которых ему пришлось бы проходить, и действовали заодно, — он все же не боялся: с винтовкой в руках он сумел бы проложить себе путь или честно пал бы в открытом бою.