Ареф Минеев - Пять лет на острове Врангеля

Упряжка же веером, принятая на северо-западе, имея свои преимущества, менее пригодна, кажется нам, для езды в условиях резко пересеченной местности, в особенности по морю, изрытому торосами или размытому вешней водой. Но зато управлять этой упряжкой значительно легче, так как хорей [21] Хорей — длинный шест, применяемый для управления собачьей упряжкой. каюра достанет непослушную собаку. В упряжке же цугом необходимо, чтобы собаки, особенно передовые, привыкли к каюру, понимали его крики и выполняли приказания.

Р. Амундсен из опыта своего путешествия к южному полюсу пришел к выводу, что если хочешь ездить на собаках успешно, внуши им уважение к себе. Авторитет каюра должен быть незыблемым. Это совершенно верно. Собака должна каюра бояться, и только уважение, построенное на страхе, приведет к желаемым результатам. Одно дело натаскать собаку, чтобы она приносила убитую дичь или проделывала, может быть, очень сложные вещи, и совершенно другое дело — заставить собаку добросовестно работать в полную силу на протяжении многих часов, иногда по невероятно трудному пути.

Люди, изредка приходившие к нам на остров, видя, как какой-либо промышленник внушает псу «уважение» к себе, к своим домочадцам или вещам, возмущались дикостью расправы, а некоторые, не утерпев, выступали в роли защитников побитого пса.

Многие думают, что езда на собаках — крайне быстрый способ передвижения. Это ошибочное мнение. Гонять собак вскачь ни один уважающий себя каюр не будет, потому что собаки быстро разобьют себе лапы. Гонять собак, чтобы они шли вскачь, имея на нарте груз в 10—12 пудов, не считая веса каюра, — это значит, что на этих собаках больше десятка километров не проедешь: они выдохнутся. Наоборот, каюр должен следить за собаками, чтобы они шли ровнее, не рвали, а если они сами чем-либо увлекутся и пойдут вскачь, каюр их попридержит, он постоянно помнит, что путь далек, и силы собак расходует бережно и экономно. Обычно же собаки, идя рысью, делают 6—7—8 километров в час. Но, с другой стороны, при помощи собак, идущих такой небыстрой рысью, можно совершать чрезвычайно большие переходы.

Лошадь, впряженную в груженый воз или в легковую пролетку, нужно через каждую полсотню километров останавливать, кормить, давать ей отдых. На собаках нее можно сделать без отдыха 80—100 километров и больше; кроме того, собака может двигаться без корма в течение 3—4 суток. Эскимосы и чукчи, живя на крайнем севере и имея собак как средство транспорта, не считают 100—200 километров за большую дорогу и ездят на такие расстояния друг другу в гости пить чай.

Опыт показал мне, что наиболее рациональной нагрузкой на каждую собаку можно считать 18—20 килограммов, не считая веса каюра. Если же нарту освободить от живого веса — каюра, то нагрузку можно довести до 30 килограммов на собаку. Тогда каюр должен итти беспрестанно пешком или на лыжах рядом с нартой.

Обычно эскимосы не любят грузить на собак много, потому что нагруженная нарта замедляет движение, а эскимосы любят лихую езду. В этом отношении у них чрезвычайно сильно спортивное чувство, и охотник, обладающий упряжкой, на которой он обгоняет всех остальных, является предметом зависти, и каждый стремится, подражая ему, завести такую упряжку.

Один из наших псов «Рябой».

Когда к нам, бывало, приезжали эскимосы, то кто-нибудь из них, имевший незавидную, но менее уставшую упряжку, обгонял охотника, у которого была лучшая упряжка, — он потом гордо об этом говорил, что «вот я обставил такого-то», «я обогнал вот такого-то».

Первая же поездка на собаках показала нам еще одну нашу ошибку: собаки наши сидели на цепях все время, пока мы занимались строительством. Корма собачьего — моржового мяса — у нас было достаточно. На материке мы привыкли считать, что собаку нужно кормить вволю, ну и кормили их вволю, и собаки ожирели. Но Павлов, имея в этом отношении большой опыт, держал своих собак, что называется, впроголодь. Внешне наши собаки выглядели исключительно хорошо: упитанные, круглые, а собаки Павлова были тощие и обшарпанные. В первое мгновение, когда мы спустились на ровный лед бухты и привели в порядок упряжки и нам наконец удалось пустить собак, — они, как застоявшиеся кони, рванули что есть духу вперед. Мы оставили Павлова далеко сзади. Он, придерживая собак, тихонько трусил за нами. Но через несколько десятков минут — и моя упряжка, и упряжка Синадского начали сдавать, собаки тяжело дышали, хватали на ходу снег, языки у них вывалились и висели до самого снега, а Павлов нас медленно, но неуклонно нагонял. Потом Павлов очутился впереди, а мы плелись на уставших собаках далеко позади.