Ареф Минеев - Пять лет на острове Врангеля

Разрешение каких-либо жилищных, топливных, продовольственных или других вопросов, могущих нарушить или ухудшить в какой-либо мере проведение предстоящей зимовки, без ведома Управления острова строго воспрещается. Если кем-либо будет заключено условие, договор или что-либо в этом роде, вопреки вышеизложенному, — такие договоры силы иметь не будут и должны быть расторгнуты с отнесением убытков, если таковые возникнут, на счет договаривавшихся.

Перед этим я произвел детальнейший подсчет наличных продуктов, определил, какие продукты должны были бронироваться только для европейцев-зимовщиков, какие продукты распределялись между всеми зимовщиками.

Цифры получились довольно неутешительные. Например: мяса консервированного оставалось… одна банка, то-есть 400 граммов на человека, на три месяца, и приблизительно такое же количество сахара и консервированного молока. Из этого видно, что мы не могли обеспечить зимовщиков-европейцев полной нормой продовольствия.

Как-то к нам в комнату, когда у нас были Павлов и Званцев, пришел Шатинский.

— Что скажете, Федос Тарасович?

— Да я относительно раскладки продуктов.

— А что такое?

— Я хочу сказать, что для меня мало молока, мяса и сахара, тем более теперь не будет консервированных фруктов, шоколада и прочего.

— Что же сделаешь, Федос Тарасович, — если не придет пароход, придется брюхо туже стянуть ремешком. Взять больше нам неоткуда.

— Не надо давать продуктов, которых нам нехватает, чукчам. Тогда нам больше будет.

— Кое-чего они и не будут получать, но такие продукты, как сахар, я не могу не выдавать им.

— Я не могу жить на этот паек, я старик. Я буду жаловаться на вас, товарищ Минеев.

— Что вы старик, это верно. Но могу ли я отнять молоко у кормящих грудью матерей и отдать его вам? Не забывайте, что мы живем не в капиталистической колонии. Ради вашего благополучия обрекать на голодовку эскимосов я не буду.

Шатинский ушел сердитым.

Со стороны других зимовщиков я не слышал ропота на раскладку. Только врач через несколько дней пришел с требованием мяса для Петрика. Ему я тоже отказал.

До зимы еще было далеко. Можно еще надеяться, что судно сумеет добраться и снять нас, а люди уже начинают впадать в панику. Что же будет зимой, в Большую ночь?

Вот почему я решил, в случае прилета самолета, вывезти всех лишних людей, и прежде всего больного. Это было абсолютно необходимо. Затем нужно было вывезти обоих радистов, так как топлива у нас не было, отапливать как следует радиостанцию мы не могли, поэтому она и при наличии радистов работать бы не могла. Держать же их на острове без работы было бесцельно. К тому же, и люди эти не совсем приспособились к условиям жизни полярной зимовки. При недостатке продуктов и топлива, они могли зацынговать и погибнуть. Решил я также вывезти и врача, его жену эскимоску Пувзяк и ребенка. Врача я решил вывезти с острова еще потому, что он плохо знал свое дело. Его медицинская практика на протяжении трех лет привела к тому, что ни туземцы, ни европейцы, как правило, его помощью и советами не пользовались и пользоваться не хотели. Единственное, что они от него время от времени требовали, — это иод и бинты. Оставление его на острове больше пользы не даст: минимальную, элементарную медицинскую помощь мы могли оказать сами. А при уменьшении населения на три человека, потребовалось бы значительно меньше продовольствия.

Помимо них, я решил вывезти с острова промышленника Скурихина, так как особой надобности в нем на острове не было. Званцеву я предоставил право выбирать: захочет он лететь на материк — может лететь; хочет остаться, пусть остается. При предварительных переговорах по этому поводу Званцев решил остаться на острове и начал подготовку к переселению на мыс Блоссом, так как там был еще плавник, и он рассчитывал поселиться в хижине Скурихина, перевезти туда аппаратуру и установить там метеостанцию. Я не возражал против переноса станции на сотню километров к западу, потому что обеспечить на Роджерсе Званцеву сносные условия существования и возможность заниматься работой я не мог.

Я не объявлял намеченным мною к вывозу с острова людям об этом, дабы напрасно их не нервировать.

Занимаясь всеми этими делами, мы ни на минуту не бросали промысел моржа. Надо было постараться заготовить как можно больше мяса. Каждый день, если только не мешала погода, на вельботе и байдаре мы отправлялись в лед, били моржей, разделывали их и возили мясо к складу. Не прекращали и сбора материалов для пополнения коллекций. Власова занималась сбором, сушением, спиртованием, шкурками птиц. На ней же лежал весь уход за нашим зверинцем — лохматым и пернатым. Вся прочая хозяйственная работа нами была закончена задолго до этого времени и больше нас не беспокоила.