Тим Северин - Экспедиция «Уллис»

Может быть, для древнейших греков обитаемый мир кончался у западных рубежей самой Греции? И как отразилось бы такое воззрение в географии «Одиссеи»? Гомер упоминает много стран на востоке — Египет, Сирию, Кипр; в микенскую эпоху греки жили и на другом берегу Эгейского моря, принадлежащем теперь Турции. А про западные земли в «Одиссее» почти ничего не сказано. Упоминается Сицилия — возможно, позднейшее добавление к тексту, — вот и все. Даже западные области Греции описаны смутно, как если бы они помещались на краю известного мира. Если в те времена, когда складывался древнейший фольклор, географический кругозор людей кончался у западных рубежей Греции, мы вправе помещать здесь берег реки Океан, у которого солнце садилось в золотой челн, мельком осветив преисподнюю. Именно так мог воспринимать происходящее человек, стоящий на мысе Тенарон, в крайней южной точке Греции, провожая взглядом солнце, когда оно ныряло в море на неведомом и загадочном западе. Тогда обретает смысл и представление о Тенарской пещере как о вратах Аида. Мыс находился на границе между обитаемой землей, рекой Океан и мрачным царством мертвых. И становится понятно, почему, согласно «Одиссее», здесь «паства дневная с ночною сближается паствой», ведь с исчезновением солнца выходила из сумрачного подземелья ночь.

Именно так рассуждал Гесиод, связывая конец дневного пути солнца с краем света и входом в Аид. Он даже пользовался чуть ли не теми же словами, что и Гомер, описывая это место:

Тенарон был, так сказать, естественным краем света. В буквальном смысле он являлся крайней обитаемой точкой материковой Греции, и знаменательно, что мыс, впоследствии посвященный Посейдону, прежде был посвящен богу солнца Гелиосу. Согласно песне, которую приписывали Гомеру, но теперь считают творением другого, более позднего поэта, здесь находился «приморский город Гелиоса, радующего смертных, бога, чьи многорунные овны вечно пасутся и размножаются» . Не здесь ли кроется объяснение таинственных стад в месте сближения дня и ночи, где «работник плату двойную… мог получить, выгоняя пастися днем белорунных баранов, а ночью быков криворогих»? В контексте «Одиссеи» оконечность полуострова Мани — мыс Тенарон — представлялся мне еще одним пунктом, где миф и легенда перекликались с реальными событиями в передаче Гомера.

Вновь возникла нужда в какой-нибудь перекрестной ссылке, подтверждающей догадку, что мы все еще идем по следам Улисса. И подтверждение было получено 22 июля, когда мы нашли гавань, подобную каменному мешку. Утром мы вышли из Порто-Гайо, надежно укрытой бухты на восточной стороне Тенарона, однако слишком широкой, чтобы выход из нее могли запереть бросающие камни лестригоны. Огибая мыс, мы прижимались чуть ли не вплотную к скалам, ища нетерпеливым взглядом знаменитые ворота в преисподнюю. Но либо пещера была слишком мала и мы ее проглядели, либо, если верить недавно возникшей гипотез, она помещалась не на уровне моря, а над берегом бухты Асомати к востоку от мыса. Ученый и путешественник, профессор Гринхэлдж, пишет в книге «В недрах Мани»:

Пещеру по-прежнему можно видеть у галечного пляжа ниже разрушенной церкви Асомати, по имени которой названа бухта. Приблизительно овального сечения, с несколькими закопченными впадинами в северо-западной части и следами каменной кладки внутри, она почти полностью открыта небу. Длина пещеры — около девяти метров, глубина — не больше трех, и в ней укоренилось лиственное дерево, единственное во всей округе; словом, она никак не оправдывает устрашающую картину «Тенарского зева» у Вергилия, тем более, что мы смогли подтвердить наблюдения разочарованного Павсания, что «в дне пещеры нет никакого хода, ведущего вниз». И все же нет сомнения, что это та самая знаменитая пещера…