Петр Романов - С Бобом и Джерри тропой инков

Так у меня неожиданно обнаружился переводчик и компаньон. Эта «зеленая», хотя уже и немолодая нимфа вызывала у меня доверие. Не Боб, конечно, но лучше, чем ничего. Дышать сразу стало легче.

Новость о нашем скором походе за кошачьим когтем разнеслась по деревне быстро. Сначала ко мне вдвоем пришли Боб и Пако с предложением попросить вождя отложить свадьбу, но я категорически возражал, чем, думаю, в немалой степени успокоил их совесть. Вообще с их стороны это было даже трогательно — перенести столь важное для них событие, но я уверил их, что натуралистка Марта (хотя на самом деле она и в глаза не видела когтя) окажется мне в этом путешествии гораздо большей подмогой, чем они двое.

Даже вождь вызвал меня к себе, и мы с Мартой отправились к нему. Больной старик попросил и ему принести кусок коры кошачьего когтя — вдруг поможет? Вождь хотел послать вместе с нами какую-то старуху-травницу, но мы с Мартой этому хором воспротивились, логично заявив, что бабушка серьезно удлинит сроки нашего похода. Черный Кабан согласился, об этом он не подумал.

Потом заходила Чоони. Формально — попрощаться, но в ее глазах легко угадывалась благодарность за то, что мы не стали откладывать долгожданную для нее свадьбу и оставили ей жениха и брата.

Засуетился терьер, почувствовав, что я собираюсь в дорогу, — собаки это улавливают моментально. Но ему вновь приходилось ждать моего возвращения в деревне. На этот раз он оставался на попечении Боба. Тот дал мне слово, что, пока я не вернусь, он ни на какую охоту не пойдет, пусть даже его будут гнать в сельву его собственной береттой.

— Тем более, — сказал Боб, — достав наконец свой коготь, ты наверняка сразу же отсюда отчалишь. Как я могу с тобой не попрощаться! Еще набегаюсь по сельве за пекари, обойдутся пока без меня.

В общем-то он был прав. В отличие от Боба, у меня здесь не было никакого якоря, да и виза моя подходила к концу, так что времени оставалось в обрез: добраться до когтя, вернуться назад, а затем из Икитоса стремглав нестись в Лиму — и на самолет в Москву. Иначе начались бы муки с нашим посольством и перуанским МИДом по продлению визы. И хотя как в посольстве, так и в консульском отделе МИДа у меня оставались еще старые знакомые, все равно возиться с бумагами не хотелось.

Наоборот, уже непреодолимо тянуло в Москву, домой. Мой последний, прощальный визит в Перу явно затянулся. Пора было закругляться.

Все тщательно взвесив, я начал готовиться к походу. С обувью было просто — у меня с собой имелась лишь одна пара кроссовок, а вот об одежде надо было подумать. Майку я решил не брать. Она хороша на такой жаре, как здесь на лужайке, а в сельве нужна рубашка с длинными рукавами, а еще лучше куртка, особенно на ночь. К счастью, все это у меня имелось. Остальное легло в рюкзак как-то само собой — консервы, фляжка с водой, охотничий нож, спички, соль, фонарик. Правда, у меня была лишь одна пара неиспользованных батареек, но я надеялся, что хватит.

Как только мы с Мартой собрались, словно по заказу, прибыли и проводники.

Их было двое, и они разительно отличались от индейцев «нашего» племени, и внешне, и, конечно, поведением. Их татуировка была намного мрачнее, а украшения страшнее — на груди у одного я увидел ожерелье из чьих-то клыков, а на груди другого висела засушенная зубастая пиранья. Хотя они и знали, что в этом племени им ничто не угрожает, но держались все время настороже, не выпуская из рук свое традиционное духовое оружие и копья. Даже когда они ели, то освобождали от оружия лишь одну руку, в другой обязательно оставалось копье.

Это были настоящие или почти настоящие «дикие» индейцы, не то что племя, в котором мы оказались. Наверняка этим двум пришельцам из сельвы даже местный вождь казался полукровкой.

Несмотря на густую татуировку, которая мешала определить возраст, было все же заметно, что один моложе, крепче и, вероятно, играет роль телохранителя, а второй — знахарь — выглядел изрядно постаревшей копией своего товарища. Оба маленькие и мускулистые, но если мышцы молодого выглядели железными, как у Боба, то у знахаря они словно сдулись и прилипли к скелету.

Ясно, что в юности и он охотился, а потому прошагал по сельве большую часть жизни, но потом, похоже, двигался много меньше, осев у себя в деревне. Что и понятно: знахарь должен всегда быть на месте, вдруг понадобится его помощь. Конечно, как и все травники, он периодически выбирался в сельву за нужными растениями, но в основном уже остепенился, и выполнения трудной работы от него уже никто не требовал. Да и авторитетом знахарь пользовался, видимо, немалым — во всяком случае, его соплеменник всячески демонстрировал уважение к старшему товарищу.