Тим Северин - Дорогами Чингисхана

Молодой врач тоже оказался непригоден для похода, хотя он вел себя тихо, был приятен в общении и изо всех сил старался помочь, где только мог. Его непоправимый недостаток состоял в том, что он относился к тем очень немногим из встреченных мною монголов, кто держался в седле неуклюже и так и не научился сколько-нибудь уверенно ездить верхом. Доктор трясся на лошади, страдая от огромного неудобства, а стоило ей шарахнуться, как он падал. Всем было его жаль, в том числе и художникам: среди живописцев, писавших маслом и акварелью, а также скульпторов, было несколько весьма умелых наездников.

Все они были членами Союза художников Монголии; как я предположил, их пригласил в пробный поход Герел, поскольку их присутствие придавало походу полуофициальный статус «профсоюзного проекта», а также, что не менее важно, из-за того, что они внесут средства на оплату взятых напрокат лошадей и помогут заплатить проводникам, помощь которых нам потребуется в горах. Очевидно, ранее в Монголии не предпринималось ничего подобного нашей экспедиции, и приходилось подстраиваться под административное мышление, сложившееся в стране.

Я сразу заметил, что принятие решений было делом, которым монголы занимались сообща. По любому вопросу, будь то программа на день, число лошадей, маршрут или способ надевания седла, велись долгие споры, в которых участвовали все, независимо от того, разбирались они в обсуждаемом вопросе или нет. Участники обсуждения подходили, высказывали свое мнение, а потом возвращались к другому занятию современных монголов — ремонту сносившихся шин.

До места встречи мы добирались из Улан-Батора по холмистой местности и в пути провели шесть часов. Нашим транспортом были самые различные джипы и внедорожники, которые мы для этого случая выпросили у различных государственных организаций и кооперативов. Рабочее состояние этого транспорта поддерживалось путем «монголизации» — так шутливо обозначалось добывание необходимых запчастей из хлама и последующая их переделка. У джипа, таким образом, могло быть треснутое лобовое стекло, переставленное с похожей машины, разбившейся в аварии, задний мост — еще от одного пострадавшего транспортного средства, другой модели, и коробка передач, снятая с небольшого автомобиля. Второстепенные детали, например фары и зеркала, прикреплялись кусками проволоки или веревки, а иногда просто отсутствовали. С такими автомобилями-гибридами нам приходилось, естественно, часто останавливаться для ремонта, а шины вечно находились в ужасном состоянии.

Удручающее состояние транспортных средств лишний раз напоминало о том, сколь трудно организовать экспедицию там, где ни у кого нет возможности достать надежное оборудование и снаряжение. Было совершенно очевидно, что Монголия находилась в самом конце длинной цепи снабжения, начинавшейся где-то в СССР. Почти вся ввозившаяся в страну техника была советским старьем. И, конечно, продолжительности службы транспортных средств никак не способствовало то, что в Монголии по-прежнему практически не было дорог с твердым покрытием. Из одного населенного пункта в другой приходилось ехать по колеям от колес машин, которые проехали ранее, — по степи, через горные перевалы, через речные отмели. Мостов не было. Когда колея становилась слишком глубокой, водителю оставалось только выбраться из нее и проложить по нетронутому грунту новую. В любом автомобиле пассажиров сильно трясло, а колеи вовсе не украшали местность. Во все стороны тянулась сеть дорог, шрамами рассекавших лицо земли.

Ариунболд пригласил и переводчика; это был доктор Бошиж, воплощавший в себе те неожиданные контрасты, которые я вновь и вновь встречал в современной Монголии. Кардиолог по образованию, он не работал по специальности, и это в стране, где отчаянно не хватало врачей. Свободомыслящий, он жил в тоталитарном государстве; человек, мечтавший стать успешным политиком, в преддверии первых в стране свободных выборов, в решающий момент уехал на рыбалку. Как и все образованные монголы, «доктор» свободно говорил по-русски, поскольку русский язык был обязательным предметом в школе и являлся подспорьем для любых видов дальнейшего образования; кроме того, он очень хорошо говорил на английском, а еще самостоятельно освоил немецкий и французский. Медицинское образование он получил в Будапеште, так что на венгерском говорил бегло, а после непродолжительной работы в одной из больниц Стокгольма немного овладел шведским. Он любил лошадей, но ненавидел верховую езду, а еще очень страдал от сенной лихорадки — эта болезнь создает серьезные неудобства в краях, где пыльцы летом в воздухе больше, чем в большинстве стран мира. И все же Док никогда не сдавался. Его имя означало «Основательный»; впоследствии он сопровождал меня во всех моих путешествиях и оказался совершенно необходимым. Добродушный, целеустремленный, он любил животных и был чрезвычайно сведущим человеком. А еще Док в любую поездку брал складную удочку, так что именно он позволял нам разнообразить наш весьма небогатый рацион.