Игорь Зотиков - Пикник на Аппалачской тропе

— Ну что ж, — сказали полицейские, — тогда до выяснения деталей тебе придется посидеть в джейл — камере предварительного заключения.

— Ах, Игор, сколько мне пришлось потратить денег, чтобы вытащить его из тюрьмы. Что я пережила, когда первый раз пришла в джейл и увидела его за решеткой. И ведь мне не разрешили даже дотронуться до него. А он много курил, пришлось покупать ему сигареты. В конце концов, оказалось, что нужно заплатить городу две тысячи долларов. Я заняла деньги, заплатила, и он вышел на свободу. Но работы не смог найти. Ведь школу бухгалтеров он окончил под другим именем. Сначала жил у меня дома, работал на случайных тяжелых работах. Но потом куда-то пристроился, понравился хозяину, и тот даже хотел дать ему в банк рекомендацию для кредита на покупку машины. Но жил Рик одиноко — тридцать лет почти, а девушек я у него не видела. Правда, потом у него появилась девушка, соседка по комнате в доме, где он тогда снимал квартиру.

Однажды он сломал ногу, и ему стали давать снотворное и болеутоляющее — кокаин. Наверно, он привык к нему, а его девушка-соседка была медсестрой. Она приносила ему кокаин. Кроме того, она ему помогала собирать книжки про единорогов. Он очень любил этих животных. Ведь вы же знаете, единороги очень ранимы и одиноки и так неустроенны в жизни. И он в них находил много общего с собой.

Я вздрогнул внутренне. Давно не был в Буффало, забыл, что мои приятельницы здесь, что Мери, что Джойс, всегда легко переплетают мифическое и потустороннее с действительным. Вот и сейчас Мери сказала о единороге так, как будто речь шла о каком-то хорошо нам двоим знакомом соседе, я даже засомневался, может, все-таки существовало когда-нибудь это мифическое животное с чертами коня, кабана и слона, да еще с одиноким витым рогом на лбу. Но, конечно, ни один мускул не дрогнул на моем лице. Так, может, только тень пробежала.

Но Мери уловила и эту тень. Остановилась. Посмотрела на меня, помолчала, но потом успокоилась:

— Ну так вот, Рик находил много общего между собой и единорогами. И я тоже находила. Ведь Рик тоже был такой ранимый, нежный и одинокий… Нога у Рика по ночам продолжала сильно болеть, да и пристрастился он уже, наверное, к кокаину. А его сердобольная подружка в достатке снабжала его этим лекарством. И вот однажды ночью он его принял слишком много и умер. Но я уверена, что он не хотел убивать себя. Ведь он, как я, был сурвайвер. А сурвайвер — это тот, кто умеет выжить. Ну так вот, он не хотел себя убивать, — повторила она. — У него ведь расписание на другой день было написано, что надо было сделать завтра. — Мери помолчала. — Я кремировала его. У нас это сейчас принято. А у вас тоже кремируют?

Она опять помолчала.

— Ну так вот, а прах его я развеяла вдоль ручья в роще недалеко от дома.

— Как развеяла? — не понял даже я, хоть и знал значение этого слова по-английски. Очень уж страшно, непривычно было то, что она сказала.

— А так… — она терпеливо объяснила еще раз, что развеяла прах.

— А почему не похоронила урну? Разве можно так?

У меня даже холодок прошел по коже.

— Конечно, можно. Все можно. Многие так делают. Ведь похороны стоят так дорого, а я на него и так уже столько потратила. И любимые книги и картинки его про единорогов я тоже сожгла. Это мне посоветовал сделать его друг из Сан-Франциско. Он прислал его любимые фотографии и объяснил, что их надо сжечь и смешать их золу с его прахом. Тогда они будут вместе… — Выражение ее лица вдруг изменилось. По-видимому, она стала думать о другом. — А вообще, я хочу со временем, когда мне будет пятьдесят пять лет, продать дом. А то за этот дом я плачу очень большие налоги, две тысячи долларов в год. Можно и сейчас продать дом, но сейчас государство возьмет большой налог на его продажу, а после пятидесяти лет этого налога уже не будет. Считается, что человек в этом возрасте уже начинает готовиться к старости.

— А что же ты думаешь делать без дома?

— Сниму квартиру. Или куплю передвижной дом, трейлер, и буду жить в нем на лужайке. Ведь за мой дом дадут тысяч восемьдесят. Пятнадцать из них возьмут адвокаты, а остальное… Остальное пойдет на жизнь. Ведь у меня не будет других средств, а близких у меня нет. Из трех дочерей за последние много лет только старшая позвонила один раз, когда умер Рик, выразила соболезнование. А остальные даже не позвонили. Ведь они «Свидетели Иеговы», их религия запрещает общаться со мной — вероотступницей. Правда, еще мама позвонила, но не приехала на кремацию. Так что я должна надеяться только на себя и на свое здоровье. Если я заболею сейчас и слягу в больницу, хотя бы на месяц, — то потом госпиталь пришлет такой счет, что придется продавать дом сразу. Ведь вот мой друг, с которым я сейчас живу, заболел серьезно. У него рак. Делали операцию. И он почти совсем разорился.