Дэвид Эттенборо - Мадагаскарские диковины

Дело в том, что самцы своим пением привлекают подружек и одновременно заявляют права на некую территорию. Если воспроизвести птичий зов, на голос могут прилететь самки — взглянуть на кавалера — и самцы, чтобы изгнать непрошеного гостя со своей территории. Такой прием срабатывает не только с птицами. Несколько лет назад мне удалось подобным способом завлечь к кинокамере огромную квакающую жабу. Теперь у нас была запись голоса индри. Может, они тоже откликнутся на магнитофонный призыв?

Не могу сказать, что я сильно рассчитывал на успех. Звук, воспроизводимый нашим работающим на батарейках магнитофоном, был таким слабым и жалким по сравнению с настоящим криком индри, что в лучшем случае его можно было принять за пение далеких соседей. Но мы уже исчерпали все свои возможности, другого выбора не было.

Несколько дней мы терпеливо проигрывали запись в разных местах леса. Безрезультатно. Однажды ранним утром я поставил магнитофон на тропу, по которой мы ходили каждый день. Участок показался мне очень подходящим: отсюда начиналась глубокая лощина. На дне ее торчало несколько тонких деревьев, зато вся она густо поросла низким кустарником с широкими стреловидными листьями. В дальнем конце журчал извилистый ручеек, а за ним снова высокой стеной поднимался лес. Таким образом, перед нами открывался хорошо просматриваемый амфитеатр — лучшего места для наблюдений не придумаешь.

Джеф установил камеру, навинтив на нее самый мощный объектив. Когда он закончил приготовления, я включил магнитофон. Минуты две-три механический голос индри слабым эхом разносился среди безмолвных деревьев. Я уже решил сворачивать хозяйство и идти в другое место, как вдруг звук магнитофона потонул в громоподобном протяжном вое. Он никак не напоминал крик индри, я даже не мог представить, кто способен так вопить.

И тут на дереве в центре лощины я увидел одного из певцов — это был крупный пушистый черно-белый лемур. Он сидел на ветке метрах в десяти над землей. Передние лапы, грудь и задние лапы ниже колен у него были белые, на плечи, казалось, была накинута черная пелерина, на голове надета белоснежная шапочка.

Я обомлел. Это не мог быть индри. Мы видели шкуры этих лемуров в Антананаривском институте — они были совершенно черными, только на ягодицах виднелись белые треугольные заплатки, тоненькой полоской переходившие на спину. К тому же вопль был совсем не похож на тот, что мы слышали раньше с Мишелем.

— Ложная тревога. Это лемур вари, — с пренебрежением сказал я Джефу. — Мы легко снимем его в столичном зоопарке. Самым крупным планом, каким пожелаем.

Но Джеф уже включил камеру, и я не стал прерывать съемок. Во-первых, зверь был сказочно красив, а во-вторых, кадры, полученные в естественной среде, гораздо интереснее сделанных в зоопарке. К тому же мы расположились в идеальном месте — на крутом обрыве, оказавшись почти на одном уровне с лемуром; дерево, на котором он сидел, отстояло от нас в двадцати метрах.

Магнитофон продолжал воспроизводить вопли индри. Зверь возмущенно уставился на нас большими желтыми глазами. Он с раздражением заулюлюкал. Слева из-за деревьев донесся ответный рев. Повернувшись, я увидел еще двух лемуров. Они сидели, вытянув шеи, и недоуменно разглядывали нас. Первый лемур поднял лапу и подтянулся на ветку повыше. Я отметил про себя, что двигается он иначе, чем его собратья, например кошачий или бурый лемуры, ходящие на четырех лапах. Странно, ведь лемуры вари чрезвычайно сходны с ними. Почему же этот ведет себя не по правилам? Мне показалось, что движениями он скорее напоминает сифаку.

Лемур устроился поудобнее на ветке. Я удивленно заморгал:

— Куда он подевал хвост? Ему полагается иметь длинный черный хвост.

— Должно быть, свернул между задними лапами, — ответил Джеф.

Я продолжал разглядывать зверя в бинокль. Он тоже изучал нас. Откинув назад голову, зверь протяжно заорал, выставив напоказ ярко-красную полость рта, потом поднял почти до груди длинную заднюю лапу и обвил ею ствол. Хвоста у него не было. Совершенно точно — никакого хвоста! Несколько секунд я простоял в полнейшем отупении, прежде чем пришел к единственно возможному выводу.

— Джеф, — ровным голосом сказал я, — это короткохвостый индри.

Сомнений не оставалось. Индри — единственные бесхвостые лемуры. В памяти у меня сразу всплыла книга, в которой говорилось, что, хотя, как правило, индри черные, их цвет «варьирует». Этим, очевидно, объяснялось несоответствие между окраской живого лемура и шкуры, которую мы видели в институте. Различия в воплях тоже стали понятны. Животные отвечали на нашу запись не обычными звуками, а, испугавшись, реагировали на магнитофон тревожным зовом. В этом смысле мой трюк не сработал: индри подали бы сигнал тревоги, заведи я им увертюру Вагнера.