Евгений Вишневский - Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья

— Где же тебя черти носили, ирод?! — заплакала тетка в платке.

— Так всего две кружечки пива, Валя, — оправдывался мужик, — я же тут сварился, в горле сухость образовалась. Две кружечки — это же пустяк, всего ничего.

Продолжения этой сцены мы не видели — нас увели на посадку.

Валера уже ждал нас в самолете. Наши вещички плотно забили оба багажника: и передний, и задний, да так, что летчики могли пройти к себе в кабину только боком. При этом часть вещей пришлось положить даже на сиденья. Но никто по этому поводу не протестовал и не возмущался: видимо, на северных рейсах это типичная картина. Как обычно, мне везет на всякие приключения и на неожиданных знакомцев. Вот и здесь рядом со мной оказался пьяный словоохотливый мужик, летавший из Диксона в Абакан хоронить мать. Сперва он, одну за другой, прямо из горла выпил три бутылки пива, затем, осоловев, начал рассказывать, причем нес совершенную ахинею:

— Ты не смотри, что я такой... У меня дом на Украине есть, а вокруг целый год вишни цветут, хочешь верь, хочешь нет... И еще машина «Лада», зелененькая, как травка... Нет, земляк, жить надо на Украине... Или на Диксоне... Но лучше все-таки на Украине... Я-то раньше думал, что только у нас, на Севере, и можно ее заколотить, копейку, а оказывается, бывает, что и на материке люди не меньше нашего имеют... На Украине вот, к примеру... Так на кой же ляд, скажи, тогда на этом Диксоне мерзнуть, в темное окошко глядеть?.. Ну, на Диксоне-то еще куда ни шло, жить можно... Это же настоящий Север. Это тебе не Хатанга... Ну какой же Хатанга — Север? Смех да и только... Там и лес растет, и морды эти копченые кругом, колабашки чертовы, якутня вонючая... Да пусть хоть одна такая харя на Диксоне появится, я же первый карабин возьму... И так любой и каждый... — После этого он вдруг выронил из руки пустую пивную бутылку и захрапел.

А мы втроем еще раз поужинали остатками жареного кролика (все-таки мы уже здорово успели проголодаться) и стали устраиваться в креслах на ночлег.

— Как говаривали мы в молодости, — пошутил Шеф, гнездясь в кресле, — нам хоть на оглобле, лишь бы лететь!

Утром мы приземлились в Хатанге. Пограничный наряд отобрал у нас паспорта и документы. За ними начальнику (то есть Валере) велено прийти на заставу.

Во все небо — незакатное полярное солнце. Выгрузили вещички. Меня оставили сторожить их, а Шеф с Валерой пошли искать машину. Ждать пришлось довольно долго, однако всему бывает конец — и вот уже во весь опор летит к аэродрому грузовик, в нем стоит Валера, а с ним еще двое каких-то неизвестных мне крепких парней. Это наши коллеги по отряду из другой, СНИИГГиМСовской части: Альберт и Коля.

Для жительства нам отвели вагончик в обширном лагере геологов, раскинувшемся на окраине поселка между необъятной вонючей свалкой, заброшенным кладбищем и вертолетной площадкой. Если в прошлый раз, в семьдесят втором году, жили мы в бывшей пошивочной мастерской, на берегу реки, в фешенебельном районе Хатанги, то ныне квартируем в типичном бидонвиле, но зато возле самого аэродрома. Состоялось представление одной половины нашего отряда (академической, то есть нашей) другой — СНИИГГиМСовской. Кроме уже упоминавшихся Коли и Альберта, в той половине отряда есть еще две дамы: Нина Кузьминична и Тамара. Нина Кузьминична — опытный геолог, палеоботаник, а Тамара — молоденькая невестка одного геолога-академика. Как видно, имеет она на своего свекра значительное влияние, поскольку он устроил ее к нам в отряд. Еще в Новосибирске ее отговаривали от этого тяжелого путешествия, ярко и убедительно рассказывая о том, какие трудности и лишения ждут ее на мысе Цветкова, в высоких широтах Арктики. Но Тамара осталась непреклонной. Альберт — тоже довольно опытный геолог (как и Нина Кузьминична), литолог по геологической специальности; Коля — молодой специалист, выпускник нашего университета, биостратиграф, мечтающий попасть в заочную аспирантуру к Триасовому Гению, то есть к нашему Шефу.

В соседнем с нами вагончике живет, ожидая заброски в поле, маленький полевой отряд из того же СНИИГГиМСа: геолог и с ним двое рабочих, длинноволосых переростков, татуированных от темени до пят. На куртке одного из них запечатлены слова: «Мир начинается с меня». Целый день нынче оба этих труженика на железной печечке, стоящей неподалеку от вагончика, готовили какое-то жуткое варево. Причем, судя по количеству (а готовили они на троих), это блюдо придется им разогревать раз восемь—десять, никак не меньше.