Евгений Вишневский - Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья

Днем я мучился, распутывая ту самую, почти не существующую сеть («веревку», как мы ее зовем), и труды мои часа через два увенчались успехом. Сеть мы с Петькой поставили неподалеку от тунеядки семидесятки. Может, хоть в «веревку» что-то да попадет.

После обеда Петька выпросился у меня за агатами [46] Агаты — это красивые поделочные (а иногда даже и полудрагоценные) камни, которые в Арктике встречаются довольно часто. для своих друзей. Я отпустил его, как обычно оговорив время возвращения и взяв клятву не уходить далеко от озера. С собой он взял геологический молоток (последний целый).

Вернулся Петька, как ни странно, много раньше оговоренного срока. Глаза его странно бегали, лицо было белым от испуга, он слегка заикался:

— Там за мной какой-то зверь идет. Я камни колотил, смотрю: он из-за скалы выходит. Я встал — и он стоит. Я пошел в лагерь — и он за мной. Я прибавлю ходу — и он прибавит, я медленней пойду — и он тоже. Бежать я, правда, не стал, побоялся...

— Да что за зверь-то? Волк, песец?..

— Не-ет, какой там песец — огромный, бурый, лохматый...

— Огромный? Бурый? Да кто же это? Бурому медведю тут взяться неоткуда. Белый медведь так далеко от побережья навряд ли уйдет. Да и не бурый он, и не лохматый...

— А ты посмотри. Вон он, у самых дверей стоит. Он за мной к нам в лагерь пришел.

Я вышел из балка и ахнул: метрах в пяти от меня стоял огромный овцебык — гигантская неопрятная гора с длинной, свалявшейся сосульками шерстью, на довольно тонких ножках (ноги казались тонкими именно из-за размеров туши и огромной копны шерсти). Овцебык посмотрел на меня маленькими, налитыми кровью глазками сквозь скрученные пряди шерсти и вяло проследовал мимо вверх по склону.

— Видал? — спросил Петька. — А Константин Иванович запретил оружие давать мне. А что, если бы этот зверь...

— И слава богу, что запретил. Ты что, стрелять бы в него дробью стал? Так он бы тебя в лепешку потом раскатал. Надеюсь, ты в него камнями не бросал?

— Нет, за него же штраф огромный...

— Ну и на этом молодец.

После этого Петька ни в какое путешествие уже не просился и от лагеря далеко не отходил. Зато теперь в каждой птице, севшей на воду (это были преимущественно чайки), ему чудились то гусь, то утка. И поскольку ему самому охота категорически запрещена, он уговаривает меня стрелять по этим сомнительным целям. Я же лениво отбрехиваюсь.

Услышав шум лодочного мотора, выскочили мы с Петькой на гору и увидели, что в лодке сидят только две фигурки. Значит, несмотря ни на что, Константин Иванович остался с ночевкой возле истока Нижней Таймыры. Как же он там без еды и горячего чаю (термос с чаем тоже был в забытом узелке)?

— Остался, остался там Константин Иваныч, — упреждая наш вопрос, затараторил Леша. — Это хорошо, что мы днем чайку попить решили, развернули нашу авоську...

— Мы-то свою авоську с обедом захватили, — добавил Саша.

— А его-то узелок с едой — тю-тю, — продолжал Леша. — Стали мы уговаривать его вернуться вместе с нами, а он и слышать не хочет. Ну отдали мы, конечно, всю еду ему, сами перекусили так, чисто символически...

— Это еще большая удача, — говорит Саша, — что сегодня он сам свой рюкзак собирал и, значит, сам кругом виноват, а если бы собирал Леша, пыли было бы до потолка. Константин Иванович точно бы сказал, что Алексей сорвал ему важнейший полевой маршрут.

Пока на примусе согревался ужин, я вышел полюбоваться закатом. Северные краски и всегда пронзительны и чисты, а сегодня как-то особенно. Просто какая-то гигантская картина Рериха: сине-фиолетовые горы с белыми прожилками, темно-алая полоска заката в распадке между горами Бырранга и розово-голубые облака в безбрежном небе.

За ужином (сегодня Леша с Сашей ели особенно усердно) случайно выяснилось, что Саша со своим полевым отрядом в восьмидесятом году уже жил в этом балке (их выбросило на берег штормом точно в этом самом месте), и это, оказывается, их спички в мешочке с мукой (мука защищает спички от влаги), лучина для растопки, соль и чай (чаю, правда, всего ничего — на одну заварку) нашли мы на полочке.

— А зачем же вы тамбур-то ломали? — укоризненно спросил Петька.

— А вот это уже не мы, — отмежевался Саша, — когда мы уезжали отсюда, тамбур был цел.

— Значит, после вас был кто-то еще, — уточнил Петька, — но спички, соль и чай не тронул.

— Выходит, что так, — согласился Саша.

Всю ночь лил холодный дождь. У нас в балке тепло и сухо (печка топится непрерывно), но все мы вздыхаем в наших уютных мешках: каково там, в чистом поле, Константину Ивановичу.