Герман Волков - Золотая Колыма

Юрий Александрович еще долго рассказывал и о Бориске, и о Розенфельде, много говорил о Вольдемаре Петровиче Бертине...

— Слышал о нем. Но на Колыму его не отпущу, У нас в золотой промышленности таких организаторов, как Бертин,— раз, два и обчелся. А нам, как вы сами говорите, надо искать золото еще и на Чукотке!

Пока они беседовали, подходили вызванные по телефону члены правления Союззолота, представители ВСНХа, Наркомфина, Госбанка. Пришел и Милейший. Рассаживались и ждали, когда закончится аудиенция с каким-то горным инженером.

Серебровский не торопил Билибина, вовлекал в разговор присутствующих и наконец обратился ко всем:

— Ну, вот, товарищи, на ловца и зверь... Сегодня ночью Иосиф Виссарионович дал указание расшевелить «золотое болото» и прежде всего на окраинах. А горный инженер Билибин как-будто подслушал наш ночной разговор и, заявившись сюда с утра пораньше, предлагает искать золото конкретно на Колыме и Чукотке. На Колымскую экспедицию уже и смету составил, взгляните. Просит немного, всего шестьсот пятьдесят тысяч. Я думаю, мы эту сумму отпустим. И в этом же году должны направить экспедицию на Чукотку! Товарищ Билибин предлагает начальником Чукотской экспедиции товарища Бертина. Так, Юрий Александрович?

Билибин этого не предлагал, но охотно, с широкой улыбкой, подтвердил.

— Вы, товарищ Билибин, можете быть свободны. Готовьтесь к экспедиции. Впрочем, если хотите — останьтесь. Вам будет полезно послушать, что сказал товарищ Сталин о развитии золотой промышленности...

Юрий Александрович с волнением слушал рассказ Серебровского о его ночном разговоре со Сталиным. Юрий Александрович понимал, что с этого разговора начинается переворот, революция в золотой промышленности Союза, и он, молодой горный инженер Билибин, составляя этой же ночью смету Колымской геологической экспедиции в поезде «Красная стрела», по счастливой случайности, словно был участником этой революции.

В тот же день из Москвы, с Главпочтамта, Юрий Александрович дал «молнию:

«Алдан зпт прииск Незаметный зпт Бертину Вольдемару Петровичу тчк Экспедиция Колыму разрешена тчк Эрнесту Петровичу зпт Раковскому предлагаю принять участие тчк Прошу подобрать пятнадцать рабочих зпт быть Владивостоке середине мая тчк Билибин».

Билибин возвращался в Ленинград ночью. И эту, вторую, ночь не спал: был возбужден. Попросил у проводника крепчайшего чаю:

— Чифирнем, как в тайге!

И снова развернул газету, купленную перед отъездом в Москву. Почти всю третью страницу «Ленинградской правды» занимала резолюция ЦК партии «Шахтинское дело и практические задачи в деле борьбы с недостатками хозяйственного строительства». Начиналась она с вопроса об отношении к специалистам. Хозяйственники-коммунисты критиковались за слепое доверие к специалистам, за сближение с ними на основе приятельской бытовой смычки, и в то же время указывалось на необходимость создания благоприятных условий для труда специалистов, и на то, чтоб и впредь вести борьбу со спецеедством.

Всей душой Билибин поддерживает эту резолюцию. На своем пока еще коротком трудовом пути ему посчастливилось уже дважды встретиться с настоящими хозяйственниками-коммунистами — Вольдемаром, Петровичем Бертиным и Серебровским, но кружатся еще над головой такие птахи, как Шур!..

Не заезжая домой, Билибин ворвался в Геолком, чуть не сбив ливрейного швейцара. Геолкомовскому «тираннозавру», как победитель, милостиво объявил:

— Я только попрошу себе в помощники палеонтолога Цареградского да какого-нибудь астронома-геодезиста, чтоб не заплутаться среди этих... — он попрыгал пальцами по настенной карте,— поросячьих хвостиков!

Валентина Цареградского об экспедиции он не предупреждал: любил делать сюрпризы. А тот ведь мог и отказаться: институт еще не окончил, жена Катюша только родила ему вторую дочь и прихварывала.

Много лет спустя Валентин Александрович Цареградский о своем знакомстве с Билибиным вспомнит так:

«У Билибина был свободный час между лекциями. Он зашел в пустую аудиторию почитать учебники. С этой целью и в это же время оказался здесь и я. Прежде я видел его уверенно идущим по коридору института. Высокий, прямой, с широко развернутыми плечами, он казался солиднее и старше своих сверстников. Волевое лицо с крупным подбородком, большим лбом, сурово-сосредоточенный взгляд и тонкие, строго поджатые губы делали его несколько надменным. Как и многим студентам, пользовавшимся его конспектами, мне хотелось познакомиться с ним, но я не решался. А тут, в пустой аудитории, он сам подошел, кивнул, спросил, не помешает ли, и присел рядом. Слово за слово, завязался разговор. Я как бы между прочим спросил: