Константин Кунин - За три моря. Путешествие Афанасия Никитина

Никитин плохо переносил непогоду и мороз. Видно, за годы жизни в теплых краях отвык от холода. Часто его знобило, и он по целым дням лежал в шалаше, завернувшись в тулуп и надвинув на глаза шапку.

Наконец ударили морозы, и Днепр стал. Караван переправился через реку и пошел на север вдоль правого берега.

К Киеву добрались на Рождество, в самые морозы.

Киев – мать русских городов – входил в состав Великого княжества Литовского. На улицах то и дело попадались спесивые паны в кафтанах из дорогого заморского сукна и собольих шапках.

Город запустел от татарских набегов, княжеских усобиц и литовского разорения. Крепостные стены опоясывали пустыри. Кое-где на холмах виднелись одинокие церкви и монастыри.

В Киеве пришлось переждать самую лютую стужу. Лишь когда потеплело, караван двинулся на север, через Гомель к Смоленску.

Никитин впервые попал в Литовскую Русь. В убогих хатках нищие крестьяне ютились вместе с низкорослыми худыми коровенками, тощими овцами. В грязных городишках прозябала беднота. А над хибарками поднимались замки литовских вельмож.

Часто на дорогу вылетали на разгоряченных конях паны с арапниками [98]в руках, а за ними скакала с собачьими сворами челядь [99]. Шла веселая охота на матерого волка и лисицу. И долго после того, как охотники исчезали в снежной дымке, издалека доносились звуки рога и улюлюканье.

Прошли Гомель. Близилась распутица. Купцы торопились, чтобы дойти до родины по санному пути. Они гнали коней, сокращали остановки.

Но Никитин начал уставать. Все труднее становилось ему подниматься по утрам. Чаще клонило ко сну.

Когда караван прибыл в маленький городок Пропойск, Афанасий решил отстать от попутчиков.

«Отлежусь здесь, а потом и подамся на Русь», – думал он.

Никитин остановился в захудалом монастыре. Монахи, видя, что купец привез из дальних стран немало добра, поместили его в отдельной келье. Здесь было спокойно и тихо.

Наступила весна. Стояли серенькие теплые дни. Пришел Великий пост, и над монастырем уныло гудели колокола.

Никитину становилось хуже. Он быстро уставал, но в монастыре был свой устав, и все обитатели его – монахи, случайные путники, прохожие, оставшиеся на ночлег, – все задолго до света сходились в полутемную церковь к заутрене.

Здесь было сыро, пахло свечами, ладаном, мокрой овчиной и прелыми валенками.

Однажды, отстояв заутреню, Никитин пошел в трапезную. Но ему не хотелось ни постных щей, ни соленой рыбы, ни каши. Он вышел на крыльцо и сел на ступеньках, чтобы хоть немного погреться на солнце. Его знобило, поясница и голова болели.

Перед ним тянулся мокрый забор. Галки назойливо кричали на березах, и так же назойливо гудел колокол.

Афанасий почему-то вспомнил последний день в Индии: глубокое синее небо, тонкие пальмы, белую пыль на дороге, темнокожих женщин, продававших напудренные пылью янтарные дыни, крик разносчика воды и дальний шум прибоя…

Никитин зябко запахнулся в тулуп и ушел в свою келью.

Весна не принесла исцеления больному. Слабость нарастала с каждым днем. Афанасий Никитин умер, не дойдя до родной Твери.

Летом 1473 года из Литвы в Москву прибыли московские купцы. Они передали дьяку великого князя Ивана III, Василию Мамыреву, тетрадь, оставшуюся после смерти тверского купца Афанасия Никитина, который был в восточных странах и в Индии и умер, не дойдя до Смоленска.

Великий князь повелел вписать записки Никитина о хождении в 1466–1473 годах [100]за три моря в летопись за 1475 год.

За тридцать лет до путешествия Васко да Гама, открывшего морской путь из Европы в Индию, русский купец Афанасий Никитин побывал в этой стране и написал записки о своем путешествии, которые назвал «Хожение за три моря».

В этих записках немалое место занимают торговые справочные сведения, необходимые для купца, целью путешествия которого была торговля. Но потребность изучать землю как раз и родилась ради торговли. Конечно, не все купцы были путешественниками, но все первые путешественники обычно были купцами.

Таким путешественником был и тверской купец Афанасий Никитин. У него оказался острый взгляд «открывателя». Он отмечал все диковинное, чудное, отличающее далекие заморские страны от родной русской земли.