Константин Кунин - За три моря. Путешествие Афанасия Никитина

Никитин заметил, что башни Кафы дали трещины, в гавани стояло мало судов. В городе чувствовалась тревога, все ждали нападения турок и в каждом чужеземце видели шпиона.

Эту подозрительность кафинцев Афанасий испытал на себе. Уже солнце садилось, а он все еще бродил по улицам, усталый, измученный, сонный. Незаметно забрел он на окраину города. Вдоль улицы тянулись сады, окруженные невысокими глухими оградами.

Никитин завернул за угол и внезапно остановился. Из-за ограды доносилась заунывная песня. Кто-то пел приятным, мягким голосом.

Волнение охватило Никитина. Прислонясь к стене, он слушал.

Песня была русская. Впервые после смерти Юши слышал Афанасий русскую речь.

Никитин бросился бежать к тому месту, откуда доносилась песня, и остановился, вслушиваясь в дорогие, родные слова.

Слезы катились по щекам Афанасия, он не смахивал их и все слушал, стараясь не проронить ни слова.

Никитин не выдержал.

– Земляк! – крикнул он.

Певец сразу замолк.

Царапая руки и ломая ногти, Афанасий взобрался на ограду и глянул вниз.

Большая канава шла от ограды в глубь сада. Канаву копал человек в выцветшей синей рубахе и серых штанах. Голова его была не покрыта, а волосы перехвачены надо лбом ремешком.

– Земляк! – повторил Никитин и, спрыгнув вниз, побежал по винограднику.

– Кто ты? – с испугом тихо спросил человек в синей изношенной рубахе.

– Русский, земляк твой, – ответил поспешно Афанасий. – По слову русскому стосковался. Али не признал своего?

– Обличье не наше, – сказал русский.

Никитин был одет в персидский халат, а на ногах – сафьяновые красные сапоги.

– Из дальних земель я, – сказал он. – А ты кто?

– Аль не видишь? – с печалью ответил русский, показывая куда-то вниз.

И тут только Никитин заметил кольцо на щиколотке русского, толстую цепь, змеей извивавшуюся по канаве, и громадное каменное ядро на другом конце ее.

– Неужели полоняник?! – с ужасом воскликнул Никитин.

– Полоняник, – ответил тот.

Так встретил Афанасий первого земляка на пути к родной стране.

Никитин жадно расспрашивал его о Руси. Это был крестьянин с глухой окраины Рязанского княжества. Два года назад татарские наездники захватили его в лесу. Он знал лишь дела рязанские да мельком слышал о делах великого князя Ивана Васильевича. Рязанец стосковался по Родине. Сидя на краю канавы, он рассказывал о своей семье, жене, детях.

Когда стало темнеть, полоняник сказал Афанасию:

– Уходи, добрый человек! Скоро придет хозяин – не дай бог, застанет тебя да подумает, что ты увезти меня задумал. Будет мне лютая мука, да и тебя схватят. Уходи от беды! Прощай!

Эту ночь Никитин провел на улице, примостившись под стеной какого-то склада. На другой день набрел он на подворье, где останавливались русские. Там застал он смоленских купцов. Они кончили торговать и снаряжались в обратный путь. Афанасий решил ехать с ними.

Русские чаще всего возвращались на родину из Кафы через Перекоп [96], Молочные Воды, Конские Воды, Овечьи Воды, верховья реки Орель.

Но на этот раз смоленские купцы выбрали иной путь.

– В нынешнем году, – говорили они, – неурожай в Крыму, а в Орде усобицы. Уж наверняка будут наездничать в Диком поле [97]татары.

Решили податься к Днепру, на Украину, а оттуда в Смоленск.

Никитин снарядился в зимнюю дорогу: купил татарского коня, тулуп, теплую барашковую шапку.

В конце декабря купцы покинули Кафу.

Скоро началась крымская степь. Холодный ветер гудел над пустой равниной. В Перекопе стояла татарская застава. Купцы заплатили пошлину за выход из Крыма.

Карта пути Афанасия Никитина от Трапезунда до Пропойска

Все сильнее дул ветер, все унылее казалась степь на пороге зимы. Начались заморозки. Пошел снег. Сначала привычные татарские кони добывали траву из-под снега, но когда легли сугробы, они часто оставались без корма.

Караван вышел к Днепру. Река еще не стала. В белых, заснеженных берегах она казалась иссиня-черной. Пришлось ждать морозов.

Татары-проводники соорудили из приднепровского ивняка шалаши, обложили их кошмами. Питались только кониной и зайчатиной.