Юй Хуа - Десять слов про Китай

В своих десяти словах я надеюсь высказать все многословие нынешнего Китая; надеюсь, что моя речь, преодолев пространство и время, сплавит воедино рациональный анализ, эмоциональный опыт и личную историю; надеюсь шаг за шагом проложить сквозь бурлящее переменами и разногласиями китайское общество тропу ясного и безыскусного повествования.

Я буду счастлив, если благородство Гомера и вселенская боль Мэн-цзы направят мои шаги.

1 7 августа 2009 года

Каждый раз когда я пишу это слово, мне кажется, что я ошибся, что иероглифы какие-то странные. Я закрываю глаза, расслабляюсь, открываю глаза — и иероглифы кажутся уже лучше. Проделываю это еще раз — и убеждаюсь, что все правильно. Такое уж это слово: то мне чужое, то близкое.

Не знаю, есть ли в сегодняшнем Китае другое слово, одновременно столь же распространенное и незаметное. Сейчас в Китае разве что чиновники произносят его по всякому поводу, а сам народ вспоминает о нем редко, а может, и вообще забыл.

Раньше оно бросалось в глаза. Страна наша называлась «Китайской Народной Республикой». Председатель Мао предписывал «служить народу». Самой важной газетой была «Жэньминь жибао», то есть «Народная газета». Мы, представители народа, каждый день повторяли: «После 1949 года народ стал хозяином».

Во времена моего детства слово «народ» звучало так же величественно, как «председатель Мао». Эти слова я выучился писать раньше, чем наши с родителями имена. Я тогда думал: «Народ — это председатель Мао, а председатель Мао — это народ».

Мы тогда переживали Великую пролетарскую культурную революцию. Когда я рассказывал каждому встречному о своем открытии, люди смотрели на меня с сомнением, словно говоря: «Надо бы это обдумать». Но вслух никто не спорил. Все были очень осторожными — одного неверного слова было достаточно, чтобы угодить в контрреволюционеры и погубить всю семью. Родители тоже посмотрели на меня с опаской и, изъясняясь намеками, посоветовали не повторять этих слов, хотя ошибки в них вроде бы и нет.

Но я не мог не делиться с людьми своим открытием, самым важным в моей жизни. Вскоре я нашел и доказательство — популярный лозунг «Председатель Мао — в нашем сердце». Я рассуждал так: «В сердце каждого человека из народа — председатель Мао. А кто же в сердце председателя Мао? Мы все, народ». Так что «Народ — это председатель Мао, а председатель Мао — это народ».

Постепенно жители нашего городка перестали смотреть подозрительно, кое-кто стал кивать и даже повторять. Сначала это были мои друзья, а потом и взрослые. Когда так заговорили очень многие, я забеспокоился. В годы культурной революции патентов не выдавали. Я почувствовал, что мое авторство забывается, и стал объявлять на каждом углу: «Первым так сказал я». Но никого это не волновало. В конце концов даже друзья, невзирая на мои страстные доказательства и жалобные мольбы, качали головой и отвечали: «Так говорят все».

Я огорчился и горько пожалел, что поделился с миром своим открытием. Надо было сохранить его глубоко в своем сердце, никому о нем не рассказывать и в одиночку наслаждаться им всю жизнь.

Ныне Запад поражается гигантским изменениям, происходящим в Китае. Китайская история — словно смена масок в традиционном сычуаньском театре: за какие-то тридцать лет Китай от обожествления политики перешел к преклонению перед деньгами.

Всякий исторический переворот имеет свой символ. Таким символом оказались и события 1989 года на площади Врат небесного спокойствия (Тяньаньмэнь). Пекинские студенты вышли на эту площадь с требованиями демократических свобод и прекращения «спекуляций партработников». Так как власти наотрез отказались от диалога, студенты объявили голодовку. Их поддержали заполнившие улицы горожане. На самом деле пекинцев волновали не столько «демократические свободы», сколько «спекуляции партработников». Шел одиннадцатый год объявленного Дэн Сяопином курса «реформ и открытости». Выросли цены, но при этом окрепла экономика, на глазах повышался уровень жизни. Крестьяне от реформ выигрывали; массовое разорение и закрытие заводов произошло только в девяностые, так что и рабочие еще ничего не потеряли. Нынешние вопиющие социальные противоречия тогда лишь намечались. Народ был возмущен тем, как себя вели некоторые дети чиновников, богатевшие на использовании государственных ресурсов. По сравнению с сегодняшней расцветшей махровым цветом коррупцией «спекуляции партработников» выглядят детскими играми. Начиная с девяностых годов коррупция в Китае росла не менее поразительными темпами, чем экономика.