Юй Хуа - Десять слов про Китай

Я заплакал со всеми вместе. Казалось, от рыдания тысячи человек школа рухнет. Кто-то судорожно всхлипывал, кто-то задыхался от слез. Когда рыдало несколько человек, я разделял их чувства. Но когда заревел весь зал, я невольно вообразил, что у нас собрались все представители животного мира и одновременно завыли, каждый на свой лад. Я никогда не слышал такого богатого, разнообразного, насыщенного звучания.

Эта крайне несвоевременная ассоциация чуть меня не погубила. Я неожиданно для себя самого прыснул, но тут же поперхнулся. Если бы кто-нибудь заметил, меня тут же объявили бы контрреволюционером, и вся моя жизнь пошла бы под откос. Однако смех внутри меня клокотал и рвался на волю, я с ужасом чувствовал, что скоро не удержусь. Тогда я уткнулся в спинку впереди стоящего стула и затрясся от истерического хохота. Обливающиеся слезами соседи это увидели, но решили, что я бьюсь в рыданиях. Потом они говорили: «Горше всех плакал Юй Хуа».

10 июня 2009 года

Я вырос в эпоху без книг, поэтому даже не знаю, как пристрастился к чтению. Мне вспоминается четыре истории на эту тему.

Первая произошла во время летних каникул, когда я окончил начальную школу. Наверно, это был 1973 год — седьмой год культурной революции. Сходили на нет казавшиеся нам бесконечными кровавая борьба и варварские обыски, которые «революционная молодежь» могла устроить в любом доме — она устала. В нашем городке установилось тягостное, удушливое затишье. Люди стали трусливее и осмотрительнее. Радио и газеты по-прежнему кричали о классовой борьбе, но я давно уже не видел классовых врагов.

Опять открылась городская библиотека. Отец достал нам с братом один читательский билет на двоих, чтобы нам было чем заняться на каникулах. С тех пор я полюбил литературу. В тогдашнем Китае почти все художественные произведения считались «ядовитыми сорняками». Иностранные классики Шекспир, Толстой, Бальзак — сорняки; современные китайские писатели Ба Цзинь, Лао Шэ, Шэнь Цунвэнь — тоже; из-за того что Мао поссорился с Хрущевым, и советская литература представляла собой сплошные заросли сорняков. Сорняки решительно выпалывались, так что от некогда богатого собрания романов осталось немногим более двадцати книг — «отечественная социалистическая революционная литература». Я прочел их от корки до корки: «Солнце в небе», «Светлый путь», «Заводь Бычьего поля», «Война в уезде Южной Радуги», «Новый мост», «Тучи над рудником», «Снега и вёсны», «Сияет красная звезда»… Больше всего мне нравились «Сияет красная звезда» и «Тучи над рудником» — по той простой причине, что там действовали дети.

Это чтение не оставило у меня никаких воспоминаний. Я не увидел ни чувств, ни персонажей, ни даже сюжетов, а одну только нудно описанную классовую борьбу. Тем не менее я читал эти опусы с увлечением, потому что моя собственная жизнь была еще нуднее. На безрыбье и рак рыба.

Осенью 2002 года в Берлине я познакомился с пожилой супружеской парой, китаеведами. Когда разговор зашел о голоде в Китае в начале шестидесятых, они поведали мне историю времен учебы в Пекинском университете. Муж по семейным обстоятельствам досрочно вернулся в Германию. Через два месяца он получил от жены ужасное письмо: на территории университета студенты объели с деревьев все листья. Так же и я глодал социалистическую литературу, и еще неизвестно, что переваривалось легче.

Я помню библиотекаршу средних лет, очень серьезно относившуюся к своему делу. Только убедившись, что мы с братом сдаем книги в полной сохранности, она выдавала нам новые. Однажды она обнаружила на обложке кляксу. Мы утверждали, что так и было, она не верила: она проверяет все книги и не могла не заметить такого явного дефекта. Спор перешел в крик. Крик тогда считался «гражданской» (то есть словесной) борьбой, а у моего брата-хунвейбина руки чесались заняться «военной». Он швырнул книгу ей в лицо, а потом еще и залепил пощечину.

Мы втроем пошли в полицейский участок. Она сидела и плакала, а брат как ни в чем не бывало расхаживал по комнате. Начальник участка как мог утешил библиотекаршу, отчитал моего распоясавшегося братца и велел ему сесть.

Тот приземлился на стул, залихватски положив ногу на ногу.

Начальник участка дружил с нашим отцом.

Как-то я попросил его научить меня приемчикам. Он смерил взглядом мою тщедушную фигурку и посоветовал, когда противник потеряет бдительность, лягнуть его в пах. Я спросил: «А если это женщина?» Он строго ответил: «Женщин бить нельзя».