Александр Романенко - ВьЮжная Америка

Мне нет сна в такие футбольные ночи. Когда в безумном реве взрывается многотысячная толпа, я всякий раз просыпаюсь и полчаса таращу глаза в темноту. При этом иногда мне вспоминается другая ночь, которую я называю «Всекитийский кастрюльный концерт».

Это случилось через два месяца после выбора нового президента. Крикливая выборная кампания привела к власти чрезвычайно шумного, реактивно энергичного человека. Оказалось, что хороший эквадорский президент обязан уметь не только надрывно орать в микрофон по четыре часа без передышки (в народе живет неколебимая традиция — всякое политическое выступление должно произноситься исключительно криком), но и танцевать как румбу, так и испанские танцы, петь, причем петь красиво, жалостливо и протяжно, играть любительские спектакли и даже участвовать в шаловливых водевилях.

Именно такой президент и был избран, на радость всему простому люду. Но радости почему-то хватило всего на пару месяцев. А потом танцы, как обычно, закончились взлетом цен на нефть и продукты питания. Взлет, правда, по российским масштабам ничтожный, процентов этак шесть или того меньше, но зато покачнулась система гарантированного государственного страхования, а таких дел эквадорский народ терпеть не научен. И начались митинги и прочие знакомые протесты. Обычное дело. Но апогеем всеобщего недовольства явился ночной кастрюльный концерт.

Где-то к полуночи хозяйка нашей квартиры постучала в дверь. Я открыл. На ее пожилом уже лице — наивное детское счастье, будто она только что нашла давно потерянную куклу.

— Пойдемте стучать! — радостно восклицает она.

Тут только я замечаю, что в руках у нее три кастрюльки и половники. Разумеется, я ничего не понял и пожал плечами, не зная, как реагировать на подобные предложения, но хозяйка решила, что я просто не умею стучать, и показала это наделе — принялась греметь половником по днищам кастрюль. Ей и в голову не могло прийти, что мы в России в качестве предмета национальных протестов можем использовать что-либо другое, а не кастрюли («Калашников», например).

Короче говоря, хозяйка, Валентина и я вскоре оказались на крыше, где принялись любоваться превосходным видом ночного города и ждать времени «Ч». Ждали недолго. Хозяйка первая услышала отдаленные позвякивания и закричала:

— Стучите! Стучите!

И вот мы с Валентиной, переглядываясь и едва сдерживая смех, стучим в кастрюли, как какие-нибудь легкосдвинутые в психлечебнице. Но стучит и весь город. Это нужно видеть. То есть слышать. Практически на каждой крыше — толпа народу с кастрюлями. Говорят, стук обычно начинается от площади Санто-Доминго, на которой расположен президентский дворец, а уже оттуда стук разрастается по всему Кито.

Грохот стоял изрядный, что доказывало слабость президентской коалиции и силу народного единства. Ни выстрелов, ни баррикад, ни даже шествий со знаменами. Впрочем, шествия в те дни бывали, и не раз, но в основном шагали школьники. Красиво шагали, под барабанный бой. Однако именно кастрюльный бой предрешил судьбу энергичного президента — вскоре он был отрешен от власти.

И теперь, просыпаясь от грохота литавр, раздающегося над городом во время футбольных дружеских встреч, я нередко прислушиваюсь к шумам на крыше — не звенят ли кастрюли, не свергают ли очередного президента? Этого мне не хотелось бы, честно говоря. Прошлое свержение полностью остановило бизнес на целых две недели.

Кроме шума, лязга и массовых воплей, футбольная ночь (днем здесь играть не любят) пропитывает Кито острым запахом тех самых «ароматных» шашлыков, о которых я рассказывал выше. Крикуны, как известно, теряют много сил и потому часто бегают к мангалам подкрепиться. Шашлыки жарятся в это время повсюду — и вокруг стадиона, и даже на самом стадионе. Работы хватает для всех. Особенно, конечно, много дел у мусорщиков: болельщики не слишком чистоплотны, им не до урн, когда кипят такие страсти. Горы бумажек, флагов и картонных шапок — привычное утреннее украшение стадиона после матча.

Кстати, весь городской бизнес попадает в полную зависимость от исхода футбольной схватки. Если «наши» продули — весь город мрачен и неприветлив. В такой день китийцы на любые вопросы отвечают односложно, ничьих просьб не выполняют и вообще намекают, что, мол, шли бы вы отсюда. Люди, в том числе и вовсе не фанаты футбола, ничего не покупают, да им ничего и не предлагают. Необъявленный государственный траур.