Андрей Сидоренко - Заяабари (походный роман)

На территории яхт-клуба красовалась здоровенная яхта, на которую я смотрел как на недоступное счастье и никак не мог уяснить поведение ее хозяина, живущего в далекой Москве. Как можно спокойно жить, владея кораблем с неограниченным районом плавания, и не отправиться в кругосветное путешествие? Я бы даже и не задумался — бросил все и укатил в дальние страны. Каждый день перед тем, как встать к станку, я должен был пройти мимо яхты, и каждый раз сердце мое екало.

День шел за днем, и дело потихоньку продвигалось. Смастерил каркас и сделал весельную систему в первом приближении. Пришло время водных испытаний, которые решил провести в рабочем режиме без тени торжественности и предрассудков.

Предупреждали меня яхтсмены, что любое касание воды лодкой считается как спуск на воду, а это событие первостепенной важности. Игнорирование традиционного морского ритуала может привести к нехорошим последствиям. Я был не против, но торжественность момента решил перенести на потом, когда лодка будет готова к генеральному спуску. Однако в божественной области мое намерение в зачет не пошло, и первое плавание закончилось катастрофой: утонуло весло. Оно было железное и погрузилось в морскую пучину с легкостью топора.

"Ерунда, — подумал я, — сейчас достану".

Кое-как добрался до берега, попросил у яхтклубовцев акваланг, гидрокостюм и занырнул в студеные весенние воды Черного моря. Гидрокостюмчик пришелся не в пору, и холод завладевал моей плотью все сильней. Начался шторм, вода стала мутной. Я не плавал, а лазал на четвереньках по дну и наощупь пытался обнаружить весло, но тщетно. Высосал последние литры воздуха из баллона и ни с чем выплыл на поверхность. Теперь больше никогда не буду нарушать морские традиции.

Мастерить конструкцию приходилось из разного случайного хлама. Лопасти для весел, например, сделал из старого перекореженного противня, который валялся на свалке в лесу. Железяка, похоже, побывала под гусеничным трактором. Сделать на ней ровную поверхность было тяжко, но я справился.

Пришла весна, и крымская природа начала благоухать. Небо, горы и море переглянулись в недоумении и приготовились к изменению климата. Девицы начали щеголять по набережной с голыми коленками. Вороны на городской свалке резвились вовсю. Суровая капиталистическая действительность не могла справиться с законами природы и отступала под действием радостных выражений лиц народа. Население курортного городка терло руку об руку в предвкушении летнего заработка, легкого, как дождь в Париже.

Производственный процесс засосал по горло и сидел у меня в печенке. Я настолько погряз во всякой мелочевке, что даже временами начал забывать, ради чего тружусь не покладая рук. Так всегда бывает, когда что-либо происходит долго. Однажды, плавая по морям и перенапрягаясь от обязательного труда, я вдруг очнулся и никак не мог понять, что я здесь, среди ревущих сороковых, делаю? Было холодно и неуютно, жалеть меня некому, на берегу никто не ждет, кроме мамы с папой в далеком Крыму, и не понять, зачем все это надо, ведь приехал я за романтикой. И где она? Что-то не так, где-то ошибка в расчетах, и я пролетел мимо цели. Черт побери!

Так было тогда в дальневосточных морях, но что-то похожее происходило и сейчас. Меня интересовали всякие безделушки: болтики, гаечки, крючочки и блочечки. Доставание всех этих предметов могло послужить основой для остросюжетного сериала. Эти штучки занимали меня полностью и не оставалось ни сил, ни времени, чтобы погрезить-помечтать о чем-то, от чего становится тепло на душе.

Мозги человеческие устроены так, что они не способны охватить сразу много, и поэтому в каждый момент времени я был полностью увлечен какой-то безделицей. Например, думал, как лучше сделать руль. Подобные думы сменяли одна другую непрерывно, и не было никакой возможности представить лодку как единое целое. Не было видно конца и края техническим заботам, пока не решил, наконец, закруглиться и отправиться в плавание на полуфабрикате.

Выточенных мною железяк скопилась тьма, и некоторые начали теряться: природа вещей не намерена была терпеть такое неразумное количество всяческих приспособлений. Я соглашался с природой вещей и не обижался на естественную убыль деталей.

Осталось сделать парус и приобрести такелаж. Парусное дело состоит из сложностей, которые обывателю могут показаться выдуманными. У меня появилась толстая книга про паруса, и я как человек научный начал углубляться в тонкости, которых оказалось много. В результате напряженных размышлений на свет появился чертеж, который вызвал недоумение у наиболее посвященных в парусное ремесло. Все начали считать, что ветер не задержится в моем парусе, лодка будет стоять на месте и даже может поплыть назад. Мне же надо было плыть вперед, и я не знал, что делать: следовать советам яхтклубовцев или соглашаться с толстой книгой.