Свен Андерс Хедин - В сердце Азии. Памир — Тибет — Восточный Туркестан. Путешествие в 1893–1897 годах

После обеда погода испортилась и помешала экскурсии на запад к устью реки. Ливень и град не переставали до самых сумерек. Окрестность была окутана осенним туманом; нельзя было даже видеть, что находится на берегу большого озера.

Таглыков, бежавших из лагеря № VIII, мы каждый вечер связывали и укладывали спать под толстыми кошмами, между мешками с кормом для животных; мы постоянно могли ожидать, что они вторично попытаются сбежать от нас. Вожак их так настойчиво просился теперь домой, что я, не имея в нем особенной нужды, согласился отпустить его. Я только опасался, что он не осилит долгого пути, но он сказал, что отыщет на северных склонах Арка-тага золотоискателей. Я выдал ему порядочный запас хлеба, муки, денег, подарил осла, и он остался очень доволен.

Остальные таглыки предпочитали сопровождать нас до Цайдама и оттуда уже через Чимен-таг или Бокалык вернуться восвояси. Поведение их в последнее время было так удовлетворительно, что я велел с этих пор оставлять их спать на свободе.

27 августа мы выступили в путь к востоку, следуя по северному берегу озера, а уволенный таглык, нагрузив на осла продовольствие, рассчитанное на две недели, один, как перст, побрел на запад по нашим старым следам. Мне жаль было бедняка, которому предстоял такой длинный путь в одиночестве, но сам он был рад отвязаться от нас. Что ж, он сам попал в яму, которую рыл другим; оказалось, что нас не так-то легко было ограбить, как он думал.

Как и все озера, открытые нами впоследствии, это озеро было длинно и узко. Чем дальше мы подвигались на восток, тем более неправильной и изрезанной становилась береговая линия. Там и сям встречались небольшие лагуны с илистыми берегами. Наконец озеро сузилось в залив; вода в нем была изжелта-красноватого цвета от ила, приносимого рекой. Перевалив через несколько холмов, мы достигли реки, которая впадала в озеро множеством маленьких и больших рукавов, образовывавших дельту.

На левом берегу возвышались красноватые, рыхлые и бесплодные холмы, и мы направились по ним к юго-востоку, но скоро почва стала настолько рыхлой, что животные еле могли подвигаться по ней со своими вьюками. Мы поэтому направились по боковой долине к реке и затем вдоль по реке до водораздела. По ту сторону его вода текла к востоку. Здесь застигла нас обычная непогода, продолжавшаяся с час.

В течение дня мы имели по левую руку, т.е. на севере, свободные от снега горы, отроги Арка-тага. Но из лагеря № XIII, который мы разбили вечером в защите одного из холмов, мы увидели ослепительно белую раздвоенную вершину, господствовавшую надо всеми остальными.

Куланов мы видели множество, но они держались от нас в таком расстоянии, что об охоте за ними не могло быть и речи. Джолдаш, однако, был другого мнения. Он пускался за ними и находил, по-видимому, безграничное наслаждение в том, что обращал их в бегство. Эти охотничьи экскурсии он предпринимал беспрестанно и всякий раз неизменно возвращался к каравану, высунув язык. Презабавно было смотреть на него, когда он, бывало, завидит куланов. Навострив уши, с блестящими глазами, сидел он сначала смирно, не отрывая от них взгляда. Затем медленно направлялся в ту сторону и, наконец, пускался во всю прыть. Как только пугливые куланы замечали собаку, они уносились с быстротой ветра и в несколько секунд оставляли его далеко позади. Но Джолдаш не умнел от этих опытов и каждый раз, завидев нового кулана, начинал свою погоню опять, напрасно тратя силы.

Теперь, когда мы расположились лагерем, собаки с нами не оказалось. Сначала я подумал, что она устала и идет с верблюдами, но и верблюды пришли, а Джолдаша все не было. Люди видели, как он, преследуя нескольких куланов, скрылся за горой направо от нашего маршрута. Мы и начали опасаться, что он слишком увлекся погоней, потерял следы каравана и заблудился.

Я послал одного из людей к тому месту, где потеряли собаку из виду; человек вернулся, однако, с заявлением, что собаки нигде не видал. Я напился чаю, поужинал хлебом и пилавом и выкурил пару трубок, занимаясь работой, но мне все чего-то недоставало. Джолдаш был первым моим товарищем, ел и спал рядом со мной.

В три часа утра я проснулся: кто-то тыкался о мою постель. Это был Джолдаш. Он визжал от восторга, махал хвостом и лизал меня прямо в лицо. Бедняга, должно быть, пробегал весь вечер и всю ночь, отыскивая наши следы, и до того обессилел, что не мог даже есть, а прямо с каким то блаженным вздохом растянулся на своем обычном месте.