Дмитрий Бавильский - Невозможность путешествий

Вот и Битов начинает (вторая часть «Книги путешествий» называется «Кавказский пленник» и состоит из поездок в Армению и Грузию) свое армянское путешествие (самое цельное, самое четкое, травеложно чистое) с аэропорта и армянских букв на козырьке.

Армения для него — пространство таинственного другого , нуждающегося в постоянном сравнении с тем, что тебя повседневно окружает в обыденности, именно потому сквозь призму армянской реальности пропускаются фундаментальные вопросы общественного самосознания — те самые сферы и области жизни, которые помогают нам утверждать собственную самость с помощью других, в том числе и самых близких, людей.

Отношения мужчины и женщины. Вписанность в ландшафт. Семья. Дети. Патриотизм. Битову важны точные соответствия между знаками и сущностями, которые он находит здесь: хлеб — это хлеб, вино — это вино, еда — это еда.

Дружба — это дружба. Родина — это Родина.

На этом поле описаний и соответствий Битов достигает поразительной точности формулировок; сеанс самоанализа и попытки честности (с использованием особенностей художественного письма) оттеняются чужеродным опытом только для того, чтобы отчетливее осознать свой. Битов превращает себя в постоянно вибрирующую мембрану восприятия всего , понимая и практически показывая, что описание может быть бесконечным (точнее, нескончаемым), как безгранична реальность, что тебя окружает.

И точно так же бесконечна точность приближения к абсолюту точности описаний, которые могут быть размытыми, а могут фокусироваться на деталях, но каждый раз достигают ожоговой свежести восприятия, делая читателя немного Битовым — так уж устроен любой талантливый текст (фильм, музыкальное сочинение): он позволяет тебе немного побыть автором. Причем в этой удивительной точности (помноженной на легкость) попадания (убежден, «Кавказский пленник» — главная книга Битова, где метод его достигает достижимого абсолюта) более всего поражает ее самородность, сделанная «на глаз», без заимствований у философов, мыслителей, научных наблюдений и наблюдателей.

Битов похож на Левшу, подковавшего всех стилистических и эссеистических блох одной только силой собственного воображения и умения вытягивать из себя эссенцию опыта и воспоминаний (не столько зрительных, сколько чувственных), вытяжку соотношений между внутренним и внешним.

Битов не интерпретатор, но герменевт — его преследует чувство неслучайности всего; все можно объяснить; объять объяснением. Описать.

Вот он и объясняет, описывает (особенно хороши пейзажи и ощущение пространства), точно клубок раскручивает и, кажется, может это делать сколь угодно долго, был бы повод. Все дело в поводе. Это такая русская ремесленная удаль, точнее, любительщина, дающая сто очков вперед любой тяжелой и заранее подготовленной артиллерии: а я еще вот так могу, и вот так, а еще и эдак. И точно — остается только рот открыть; вот ведь как человек щедро умениями разбрасывается. Точнее, делится. Какой-нибудь Ален де Боттон за гораздо меньшие порции смысла трясет с тебя валюту, а «Кавказский пленник» можно легко и бесплатно скачать в любом месте интернета.

Эта русская точеная удаль (когда все сделано одной силой ума, на глазок, на сопельках, без приборов и правильного освещения, оплаты и должных респектов, но — на века) проявляется в том, что пока читаешь, цокаешь языком от восхищения (раз уж дух захватывает от текстуальной погони по узкому горному серпантину), а попытаешься выписать себе что-либо — и один сплошной камнепад, распадок: все сыплется, в руках расходится. Так галька, вытащенная из воды, перестает цветами переливаться; почему?

Во-первых, такова центростремительная сила контекста, когда фразу, подобно куску дерна, нужно вытаскивать из текста со всеми слоями, корнями, перегноем и окружающей действительностью.

Во-вторых, ты же сам параллельно думаешь, и система зеркал, возникающая между тобой, автором и текстом не такая прямая, как обычно; она, что ли, более подвижна и менее параллельна.

Читая, ты вспоминаешь свой опыт, увеличивая объем и акустику битовских фраз за счет наполнения собственными переживаниями; поэтому, прочувствовав очередной приступ «здесь-бытия», возвращаешься к первоисточнику и уже не находишь той глубины, что тебе только что привиделась, но лишь бледную тень бледной тени.

Значит, искусство Битова еще и в том, что тебя самого зарядить, подключив с помощью написанного к автономным источникам питания; а это уже, безусловно (без каких бы то ни было скидок) высочайший уровень.