Владимир Арсеньев - Жизнь и приключение в тайге

Специфика арсеньевских изучений особенно наглядно проявилась в его знаменитых описаниях уссурийских лесов. Эти описания принадлежат к лучшим страницам дальневосточной краеведческой литературы, они замечательны и художественностью изображения и тщательностью естественно-исторического описания, особенно описания акатника, бархатного (пробкового) дерева, амурского винограда или папоротников [24] Ивашкевич Б. А. Что сделано в области изучения лесов Дальнего Востока. «Производительные силы Дальнего Востока», вып. 3; Хабаровск- Владивосток, 1927, стр. 90. . «Не будучи ни ботаником ни лесоводом, — пишет более поздний исследователь, — В. К. Арсеньев тщательно отмечал общий характер растительности, границы распространения некоторых характерных растений и типов леса, не говоря уже о том, что им дана для многих диких местностей основа всякого изучения — рекогносцировочная карта» [25] Кабанов, стр. 53. . Н. Е. Кабанов также отмечает уменье В. К. Арсеньева тонко разбираться в географическом

распространении отдельных растений и важнейших для Приморья типов лесов. Границы распространения многих дальневосточных древесных и кустарниковых пород были впервые установлены лишь В. К. Арсеньевым [26] Се м е н о в — Т я н — Ш а н с к и й П. П. История полувековой деятельности Русского географического общества, 1845–1895, т. II, СПб., 1896, стр. 544. .

Краеведческий характер его исследований обусловил и преобладание в них этнографических интересов, что также отличает его от Пржевальского. Впрочем, не следует чрезмерно преувеличивать этого различия, тем более что первые критики Пржевальского несправедливо и пристрастно упрекали его в полном равнодушии и даже пренебрежении к этнографическим особенностям исследуемых им стран и вообще к их населению. В отзыве Академии наук было даже особо подчеркнуто, что Пржевальский был «первым исследователем Центральной Азии, но отнюдь не оседлых обитателей ее городов и культурных оазисов». В противовес этому П. П. Семенов-Тян-Шанский в «Истории» полувековой деятельности Русского географического общества» убедительно показал, как «много обязана этнография наблюдениям Пржевальского над бытом кочевых и горных племен Средней Азии» [27] Т а м же. . Книга Пржевальского «Монголия и страна тангутов» входит в число важнейших источников для изучения старой Монголии и уклада жизни кочевников. Неправильны и обвинения в пренебрежении к племенам Центральной Азии, которым якобы пронизаны сочинения Пржевальского. Он действительно, как отметил П. П. Семенов-Тян-Шанский, «старался обходить» культурные центры с их китайской администрацией, но это «только потому, что наученный опытом, он не хотел приходить ни в какие соприкосновения с лицемерными китайскими властями», кроме того, «не обладая знанием туземных языков, он не мог ожидать никаких важных для науки результатов от сношений с жителями городов Центральной Азии». Отмечает П. П. Семенов-Тян-Шанский и не раз звучавшие по адресу Пржевальского обвинения в пренебрежительном отношении к китайской цивилизации и китайской исторической и географической литературе. Он возмущался лишь лживыми и продажными китайскими администраторами и очень ярко и красочно описывал их приемы грабежа населения и издевательства над ним. Сочувствие Пржевальского всегда на стороне последнего. «Гуманным был Пржевальский, — особо подчеркивает П. П. Семенов-Тян-Шанский, — и по отношению к туземцам, в которых он видел безыскусственных детей природы, которую он так любил и понимал, перенося эту любовь и на своих инородных братьев по человечеству» [28] М у р з а е в Э. М. Великий русский путешественник Николай Михайлович Пржевальский. — Н. М. Пржевальский. Монголия и страна тангутов. Трехлетнее путешествие в Восточной нагорной Азии. Под. ред. и со вступительной статьей Э. М. Мурзаева, Географгиз, М., 1946, стр. 30. . Суровые меры он применял лишь к тем племенам (например егра-ям), которые занимались разбоями и грабежами, подобно хунхузам в Уссурийском крае, с которыми пришлось позже столкнуться Арсеньеву, или к обманщикам-проводникам, из-за недостойного и подлого поведения которых не раз ставилась под угрозу судьба экспедиции и самая жизнь ее участников.

Подробно освещен вопрос о взаимоотношениях Пржевальского с местным населением в очерке современного исследователя Э. М. Мурзаева. «У Пржевальского нет заносчивости колонизатора, нет спеси культуртрегера. Советским читателям его произведений всегда следует помнить, что печатались они 60–70 лет тому назад, когда господствовали совсем иные общественные отношения. Пржевальский выступает всегда как друг простого народа. Дружба Пржевальского с населением Нань-Шаня просто трогательна, десятки лет хранили в одном из монастырей его портрет и почитали как святыню эту драгоценность, неизменно с любовью и уважением вспоминали храброго путешественника. Он с симпатией пишет о цельном и открытом характере монголов Халхи, он находит порицающие слова для характеристики вредного влияния представителей китайского торгового капитала и насквозь продажного китайского чиновничества в Куку-Норе, Ганьсу, Внутренней Монголии» [29] Архив Акад. наук СССР, Ф. 282, оп. 2, № 15, л. 5. .