Во время нахождения г. Дюма в Астрахани он вел себя тихо и прилично, но заметно разговоры его клонились к хитрому разведыванию расположения умов по вопросу об улучшении крестьянского быта и о том значении, какое могли бы приобрести раскольнические секты в случае внутренних волнений в России. Я узнал от статского советника Струве, что он отказал г. Дюма в выдаче заграничного паспорта потому, что г. Дюма перед отъездом заграницу будет в Тифлисе, где и может получить заграничный паспорт от наместника кавказского.
Кроме сего, имею основание думать, что управляющий губернией об образе мыслей и любимых предметах разговора г. Дюма поставил в известность наместника кавказского, так как узнал я, что от статского советника Струве отправлена на этих днях эстафета в Тифлис, а по наведенным мною в разных его канцеляриях справках по делам в отправлении эстафеты к наместнику кавказскому не представлялось никакой потребности, и об ней не имеется нигде официальной переписки 26 октября 1858 г. № 12, г. Астрахань».
Итак, десять документов, изложенных на шестнадцати страницах. Эти документы не полностью отражают все этапы наблюдения за Дюма: нет например, никаких сведений о его поездке по Кавказу. Но даже в таком урезанном виде они очень ценны, ибо в первую очередь полностью подтверждают содержание книги Дюма «Впечатления о поездке в Россию» и его писем, отправленных с берегов Волги в Париж (одно из них подробно цитирует Моруа в «Трех Дюма»). То, что сухо и кратко протоколировали жандармы, Дюма рассказал красочно, интересно и живо. Его книга о поездке по России так же верна и достоверна, как и «Кавказ». Но это уже тема иная.
Велось ли жандармское наблюдение за спутниками Дюма, которых российские полицейские именовали Моне и Колино?
В документах фонда III отделения никаких упоминаний о них обнаружено не было. Иными словами, за Муане и Калино наблюдения не велось и они не могли быть в числе жандармских агентов, приставленных к писателю.
Вернемся к статье С. Н. Дурылина приводящего слова некоего адъютанта А. М. Дондукова-Корсакова, сказанные якобы спустя около четверти века после поездки Дюма: будто, чтобы развлечь француза, Дондуков-Корсаков приказал разыграть нападение на Дюма. Проверить достоверность этой информации невозможно. Скорее всего тут речь идет о мистификации в угоду предрассудкам, сложившимся вокруг имени Дюма.
Но главное в другом: Дюма вел себя с полным самообладанием. А то, что какое-то нападение (или псевдонападение) действительно было и что Дюма вел себя как мушкетер, подтверждает мемуарист: он ни словом не обмолвился о возможности розыгрыша, хотя наверняка обязан был знать об этом.
С. Н. Дурылин высоко и совершенно справедливо оценивает «Из Парижа в Астрахань», но о «Кавказе» почему-то отзывается пренебрежительно.
…Дюма боготворили простые люди — не эстеты от литературы. Это особенно бросается в глаза, если вспомнить, что почти одновременно с Дюма Россию посетил Теофиль Готье (1811–1872), один из популярнейших в свое время поэтов-романтиков.
К Готье русские относились куда серьезнее, чем к Дюма. На этом фоне успех Дюма у читателей России был ошеломляющим, не имевшим прецедента, вызывая недоумение у рассудительных людей и крайнюю зависть и раздражение у менее терпеливых.
…Дюма объехал почти весь Кавказ, за исключением Армении. То, что Дюма не побывал в Армении, порой отражалось на его книге: в ней встречаются некоторые неточности в описании фактов истории Армении.
Текст «Кавказа» непрост не только для обычного читателя, но и для читателя-специалиста. Среди ученых нет единства по большинству вопросов, обсуждаемых в книге Дюма. Фактически, сколько исследователей, столько и суждений. Нет единства и в написании тех или иных имен, географических терминов и пр. Особенно это заметно в «дагестанских» страницах «Кавказа», ведь в этих местах, что ни селение, то особый народ со своим неповторимым языком. Ясно — достичь унификации в написании местных названий едва ли возможно. Поэтому мы оставили все, как дано у писателя.
Многонациональность Кавказа вошла в поговорку. В царской России взаимоотношения между кавказскими народами искусственно осложнялись администрацией. Нередко дело доходило до открытых столкновений. На страницах «Кавказа» видно, что отношения между народами в эпоху Дюма шли, мягко выражаясь, не всегда гладко. Дюма деликатно старался обойти эти проблемы, но поскольку он записывал не только то что видел сам, но и то, что ему рассказывали случайные попутчики, то порой эти записи были неловки, наивны или противоречивы.
Читать дальше