Владимир Санин: У Земли на макушке

– проверяющий, Игорь Прокопыч Лабусов. Могучий атлет, никогда не унывающий и веселый человек, он очень любит летать, и с ним любят летать. Уже одно присутствие Лабусова на борту – своеобразная гарантия удачи, потому что он родился в сорочке и всегда выкручивается из самых скверных ситуаций. Лабусову приходилось сажать самолет на честном слове, когда бензина в баках не хватило бы и на заправку зажигалки. О нем говорят, что он неслыханно везучий, но мне кажется – дело в другом. Однако подробно о Лабусове – несколько позже.

Мы летим над тундрой, заснеженной и пустынной. С нетерпением жду первой посадки в поселке, где расположен оленеводческий колхоз. Вот и посадочная полоса, которая вызвала бы усмешку на лице любого летчика, но не полярного. С грехом пополам расчищенный от снега мерзлый грунт – далеко не худший вариант для полярного пилота, которого жизнь научила с уважением относиться к каждому погонному метру ровной поверхности.

Надеваю шубу и выхожу на собачий холод. К самолету подходят колхозники-якуты и выгружают бочки. С изумлением смотрю на молодого парня в распахнутом бушлате. Заметив мой взгляд, парень похлопывает ладонью по голой груди и подмигивает. Ну и ну!

Однако в моем распоряжении минут тридцать, и я тороплюсь. Дело в том, что Соколов именно здесь раздобыл полутораметровый кусок бивня мамонта, который вот уже несколько дней вызывает у меня приступы черной зависти. Где-то здесь – Соколов припоминает, что в этом квадрате, – лежат еще два бивня. И я бегу их разыскивать, прикидывая на ходу, какую стену моей квартиры украсить находкой. Навожу справки у первой встречной старухи. Она внимательно слушает, кивает и протягивает мне руку. Мы обмениваемся рукопожатием, после чего старуха отправляется восвояси, не сказав ни единого слова. Старик якут, который наблюдал эту сцену, поясняет, что старуха давно оглохла, и спрашивает, что я ищу. Я нетерпеливо повторяю свой вопрос. Старик надолго задумывается – видимо, припоминает те годы, когда был молодым, полным сил охотником. Потом неожиданно предлагает подарить мне собаку. Я отказываюсь. Старик снова задумывается, закуривает и предлагает подарить мне другую собаку. Я снова отказываюсь, и старик обиженно уходит. А я печально смотрю на глубокий снег, под которым погребены два бивня, десятки тысяч лет ждавшие моего визита. Под ногами скрипит отвердевший на жестоком морозе наст. Прохожу мимо трех привязанных к столбу оленей. Они с подчеркнутым равнодушием не обращают на меня никакого внимания и лишь переступают широченными копытами-лыжами. Кланяюсь. Никакого впечатления. Пожимаю плечами и хочу войти в дом, но на меня бросается огромный пес, одетый в модную пушистую шкуру. Веревка мешает ему разорвать меня на части, и он справедливо негодует по этому поводу. Я храбро грожу собаке пальцем и вхожу в дом. Пожилая якутка варит мясо, а за столом двое мальчишек страдают над арифметикой. Приход гостя дает им законное право отшвырнуть учебники, и на меня обрушивается град вопросов, для добросовестных ответов на которые не хватило бы остатка жизни. Отогреваюсь и осматриваю комнату. Кровати, гардероб, швейная машина, патефон, обязательная «Спидола» и целая пирамида чемоданов. И только множество шкур на полу и на стенах да полутораведерная кастрюля с мясом напоминают о том, что ты находишься все-таки не в подмосковсной деревне.

Курс – на Якутск, куда мы летим с грузом рыбы. В полете я обычно располагаюсь между креслами пилотов, но в самые интересные моменты – во время взлета и посадки – бортмеханик Валерий, высокий и симпатичный юноша с серьезными глазами, вежливо просит уступить ему место. Валерий следит за работой двигателей, убирает и выпускает шасси и каждые несколько секунд сообщает командиру корабля высоту и скорость. Особенно важны эти данные при посадке, когда мозг пилота превращается в быстродействующую счетную машину: неувязка посадочной скорости и высоты может привести к тому, что самолет приземлится либо слишком рано, либо слишком поздно. Последствия такой ошибки настолько неприятны, что минуты посадки священны, они заполнены торжественным молчанием. Необходимо не только посадить самолет невредимым, но и не допустить «козла», при котором самолет скачет по полосе, вызывая насмешки многочисленных свидетелей этого позора.

Пока самолет набирает высоту, наблюдаю за работой штурмана. Леня откладывает в сторону недочитанную книгу и чертит на карте жирную линию – для того, поясняет он, чтобы вместо Якутска мы не залетели в Махачкалу. Леня сообщает мне немало других не менее полезных сведений. До сих пор я полагал, что все воздушные трассы равноценны, поскольку сделаны они из одного и того же материала. Оказывается, это не так. Как и на земных дорогах, на воздушных тоже бывают и халтурное покрытие, и выбоины, и ухабы. Для авиации прямой путь – далеко не всегда самый короткий: трасса выбирается с таким расчетом, чтобы самолет пролетал над населенными пунктами, в пределах действия наземных радиостанций. В полярную ночь единственно возможный ориентир – это радиопеленг, невидимая ниточка, которая, как бабушкин клубок, не дает самолету заблудиться во тьме.