Владимир Санин: Большой пожар

И хотя Дед тут же бежит ругаться и плотно прикрывает двери, для Бублика нет большего удовольствия, чем уличить нас в ошибке. А когда ему внушают, что это нехорошо – вмешиваться в разговор взрослых, – он резонно возражает: «А зачем вы говорите неправду?» Тут и сам Макаренко развел бы руками…

Если Бублик в свои восемь лет слывет знатоком спасательных операций, то о том, что происходило в самом здании до и в разгар боевых действий, лучше многих других знает Ольга. Может, кое-кому из этих других довелось повидать побольше ее, но видеть и знать – разные вещи. Иной видел много, а знает мало, а другому одной детали достаточно, чтобы уловить суть – так ученые по чудом сохранившейся кости восстанавливают облик доисторического животного (из Ольгиного лексикона – она заместитель директора краеведческого музея по научной части).

Что же касается нас, то о Большом Пожаре мы тоже знаем не понаслышке. Несколько слов о нас.

Дед (так отец приказал себя величать после «выхлопа на пенсию»), в миру Василий Кузьмич Нестеров, прославился в пожарной охране сногсшибательной карьерой: за тридцать семь лет беспорочной службы вырос от рядового ствольщика до старшего сержанта. Это нашло свое отражение в одном первоапрельском капустнике, где про Деда было сказано: «Главный недостаток – склонен к карьеризму». Лет пятнадцать Дед прослужил командиром отделения газодымозащитников, а уж газодымозащитники, поверьте на слово, на пожаре в гамаках не отдыхают.

Про меня, своего единственного сына, Дед любит говорить, что я «рожден на каланче и воспитан в казарме». Словом, потомственный пожарный, который, опять же по Деду, «семь лет набивал себе голову всякой требухой» – имеется в виду учеба в пожарно-техническом училище и в нашей Высшей школе. Последние семь лет работаю в УПО оперативным дежурным по городу, звание – майор. Видывали на улицах красную «Волгу»? На ней мы, оперативная группа пожаротушения, и выезжаем в город на проверки и пожары – я, мой начальник штаба капитан Рагозин, начальник тыла капитан Нилин и связной, сержант Леша Рудаков.

С Димой и Славой мы одногодки (нам по тридцать два), вместе учились, женихались, спасали друг друга от огня и начальства – словом, друзья. Объединяет нас и то, что «на заре туманной юности» все трое мы бурно ухаживали за Ольгой, а досталась она другому, и то, что моя первая жена Ася, которая родила Бублика и умерла при родах, Димина двоюродная сестра. Кстати, Бублик – это потому, что первые слова, с которыми мой Саша обратился к миру, были «бу-бу-бу», «Эх, ты, Бублик», – умилился Дед. Так и осталось.

Еще об одной кличке: нашу неразлучную троицу в УПО прозвали «пьедестал почета». Не потому, что мы слишком часто на нем оказываемся – наоборот, полковник Кожухов и его зам Чепурин куда чаще нас ругают, чтоб не зазнавались, – а из-за нашей комплекции. Если я среднего роста и такого же сложения, то Дима высокий, белый и гладкий, а Слава – коротышка с круглым лицом, нелепыми пшеничными усами и плечами боксератяжеловеса.

Как раз в наше дежурство – а дежурим мы сутки, потом сменяемся – и случился Большой Пожар. Не забыть нам его! И потому, сколько сил стоило его потушить, и еще потому, что у Бублика на спине рубцы от ожогов размером с чайное блюдце, а у Ольги, как хирурги ни старались, заметные шрамы на руках. Но если Бублик носит свое блюдце как боевое отличие (все мальчишки на пляже завидуют!), то Ольга не любит, когда ее шрамы привлекают внимание, хотя они, по мнению друзей, нисколько не мешают ей слыть красавицей. Дед, во всяком случае, может нахамить, а то и накостылять по шее тому, кто усомнится, что его любимая Леля – не вторая красавица города (первое место, как признает даже Дед, правда, без особой охоты, остается за Дашей Метельской, с которой вы еще познакомитесь). Что же касается меня, то в связи с возможным обвинением в субъективности (мы с Ольгой поженились около шести лет назад), я своего мнения высказывать не стану.

Дед искоса следил за Бубликом, который с безразличным видом поглаживал будильник, пытаясь улучить момент и перевести стрелку назад – фокус, который он не раз с успехом проделывал. Встретившись глазами с Дедом, Бублик отдернул руку и тоскливо вздохнул: уж он-то знал, что у привыкшего за долгую жизнь к расписаниям, предписаниям и строгому режиму Деда каменное сердце. С минуту Бублик негодовал, взывал к лучшим чувствам, но в конце концов, согнувшись в три погибели и по-стариковски шаркая тапочками, в сопровождении Деда поплелся в спальню.