Жюль Габриэль Верн - Пять недель на воздушном шаре. Путешествие трех англичан по Африке

— Надо ведь немного и пофилософствовать, дорогой Дик. Это никому не вредит.

— Пофилософствуем, я не прочь, времени у нас достаточно. Ведь мы еле-еле движемся. Ветер боится дуть, он спит…

— Это будет продолжаться недолго, — сказал Джо. — Мне кажется, что на востоке виднеется полоса туч.

— Джо прав, — ответил доктор.

— Да, но дождемся ли мы в самом деле тучи с хорошим дождем и хорошим ветром, который будет хлестать нам в лицо? — спросил Кеннеди.

— Посмотрим, Дик, посмотрим.

— А ведь сегодня пятница, сэр. От пягницы я не жду хорошего.

— Ну, что ж, надеюсь, что сегодня тебе придется отказаться от своих суеверий.

— Хотелось бы. Уф! — сказал Джо, вытирая лицо, — жара хороша, в особенности зимой; но на что она сдалась нам летом?

— Ты не боишься действия солнечного тепла на наш шар? — спросил Кеннеди у доктора.

— Нет. Гуттаперча, которой пропитана тафта, выносит гораздо более высокую температуру. Во время испытаний она выносила температуру в сто пятьдесят восемь градусов. И оболочка ничуть от этого не пострадала,

— Туча! Настоящая туча! — закричал вдруг Джо, острое зрение которого совершенно не нуждалось ни в каких подзорных трубах.

Действительно, над восточной стороной горизонта поднималась густая пелена; глубокая, как будто взбитая, она казалась скоплением маленьких тучек, не сливавшихся друг с другом и сохранявших свою первоначальную форму, из чего доктор вывел заключение, что в том месте не было никакого движения воздуха.

Эта компактная масса, появившись в восемь часов утра, только в одиннадцать надвинулась на солнце, и оно исчезло за ней, как за густой завесой. Горизонт же в это время совершенно прояснился.

— Это изолированная туча, на которую нам не следует особенно рассчитывать, — проговорил доктор. — Обрати внимание, Дик, форма ее совершенно такая же, как была и утром.

— Совершенно верно, Самуэль, и ждать от нее дождя или ветра не приходится.

— К несчастью, по-видимому, это так, ибо туча держится на очень большой высоте.

— А что, Самуэль, как ты думаешь, если б нам направиться самим к этой туче, раз она не желает пролиться над нами дождем?

— Кажется, что особенной пользы от этого не будет, — ответил доктор. — Придется ведь израсходовать лишний газ и, следовательно, большое количество воды. Но в нашем положении ничем нельзя пренебрегать. Давайте поднимемся.

Фергюссон пустил в змеевик самое сильное пламя горелки, температура сильно поднялась, и вскоре под влиянием расширившегося газа «Виктория» пошла вверх. На высоте около тысячи пятисот футов аэронавты вошли в тучу, окружившую их густым туманом, и «Виктория» перестала подниматься. Здесь не чувствовалось никакого ветерка и даже было мало влаги, что видно было по слегка лишь отсыревшим вещам в корзине, «Виктория», купаясь в тумане, как будто стала двигаться быстрее, но это был единственный результат их подъема.

Фергюссон с грустью убедился в том, как мало было выиграно этим маневром, когда вдруг услышал крик Джо, полный бесконечного удивления:

— Ах, что это такое?

— В чем дело, Джо?

— Ах, сэр! Ах, мистер Кеннеди! Как это удивительно!

— Да что такое?

— Представьте себе, мы здесь не одни. Тут какие-то интриганы. Наверное, они хотят украсть наше изобретение.

— С ума он сходит, что ли? — проговорил Кеннеди.

Джо замер, словно превратясь в статую, изображавшую величайшее изумление.

— Неужели жгучее солнце могло так подействовать на мозг этого бедного малого? — отозвался доктор, оборачиваясь к Джо. — Да скажешь ли ты…

— Вот взгляните сами, сэр! — возбужденно проговорил Джо, указывая пальцем в пространство.

— Клянусь святым Патриком! — в свою очередь закричал и Кеннеди. — В самом деле, что-то невероятное! Самуэль! Самуэль! Смотри же! Смотри!

— Вижу, — спокойно ответил доктор.

— Подумай, еще один воздушный шар, и на нем такие же, как мы, путники, — волнуясь, проговорил шотландец.

И действительно, в каких-нибудь двухстах футах парил другой воздушный шар со своей корзиной и пассажирами, причем двигался он по тому же самому направлению, как и «Виктория».

— Ну, что же, — сказал доктор, — нам ничего больше не остается, как подать ему сигнал. Кеннеди, возьми наш национальный флаг и вывесь его.

Казалось, что пассажирам соседнего шара в этот миг пришла в голову та же самая мысль, ибо чья-то рука тем же жестом в точности воспроизвела салют таким же флагом.

— Что бы это могло значить? — с удивлением пробормотал охотник.