Питтакус Лор - Судьба Десятой

Капитан катера остается на пирсе, а остальные направляются к статуе. Я вспоминаю время, когда впервые встретил Пятого — как он поднял памятник какому–то мерзкому монстру, чтобы проявить себя. По–моему, у этого парня пунктик насчет достопримечательностей. Или же, та убогая деревянная статуя была намеком на монстра, скрывающегося внутри Пятого. Если это так, интересно, что означает его выбор Статуи Свободы? Может, и ничего, думаю я, напоминая себе, что Пятый окончательно свихнулся.

Рядом со мной Даниэла тихо смеется:

— Знаешь, я ведь никогда здесь раньше не была. Хотя и живу тут всю жизнь.

— Ага, это у нас, по ходу, экскурсия, — говорит Сэм. — Экскурсия, в конце которой чудила из металла попытается заколоть тебя до смерти.

— Никого не заколят, — говорю я.

Когда мы добираемся до площади, окружающей основание статуи, я неотрывно смотрю на верхний пьедестал. Именно там, решил я, скорее всего, скрывается Пятый. Он умеет летать, так что ему будет нетрудно добраться до этого места, а оттуда он, в свою очередь, сможет следить за нашим прибытием. Однако я не вижу там никакого движения. Может быть, он еще не пришел. Или, может, прячется внутри статуи. Я еще выше задираю голову, пытаясь разглядеть, что находится в короне статуи, но отсюда это невозможно. Придется пройти внутрь, чтобы убедиться, что там никого нет.

— Гляди, — говорит Сэм, понижая голос. — Вон там.

Я поворачиваю голову налево, в сторону идеально выкошенной лужайки у основания памятника. Там кто–то шевелится. С травы медленно поднимается поблескивающая фигура и делает неровный шаг в нашем направлении. Я искал не в том месте.

— Ты рановато, — кричит Пятый. — Молодец!

Сказать, что Пятый выглядит помятым — ничего не сказать. Его одежду словно пропустили через молотилку — она изорвана, забрызгана кровью, присыпана грязью и пеплом. Его кожа превратилась в сероватую сталь, что наводит меня на мысль о том, что он собирается драться, хотя с виду он едва держится на ногах. Черты его лица словно припухли и выглядят как–то неправильно, несмотря на металлическую оболочку. По бокам его бритой головы заметны вмятины. Пятый сильно сутулится, а одна рука свисает плетью, тогда как на другой заметен тот самый клинок. Свет уходящего дня поблескивает на его стальной коже.

Уокер и ее команда немедленно рассыпаются, окружая Пятого с обеих сторон и беря его на прицел. Даниэла поступает наоборот, делая пару шагов назад, под мое прикрытие.

— Ой, тебе надо было получше описать этого непослушного чувака, — говорит она.

Пятый бросает долгий взгляд на агентов Уокер и усмехается. Хотя и выглядит он изрядно потрепанным, наставленные на него стволы, похоже, лишь его распаляют. Единственный глаз распахивается, а тело распрямляется.

— Не смешите мои носки этой фигней! — говорит Пятый Уокер, а потом оборачивается к агенту Мюррей, когда тот передергивает затвор. — Я пуленепробиваемый, шавка! Валяй, рискни здоровьем!

С голосом Пятого что–то не так. Он дребезжит и поскрипывает, словно у Пятого проблемы с дыханием.

У агентов хватает ума не подходить слишком близко. Однако я знаю, как быстро двигается Пятый. Если бы он хотел до кого–то из них добраться, то преодолел бы это расстояние за одну–две секунды своим полетом. Я ступаю на траву, пытаясь привлечь его внимание, пока он не натворил глупостей. Сэм держится прямо за мной, а Даниэла — в нескольких шагах позади. И тут я замечаю на траве рядом с Пятым очертания какой–то комковатой фигуры. Это — голубой строительный брезент, в который, по всей видимости, завернуто чье–то тело, туго–натуго обмотано промышленной цепью.

Это, должно быть, Девятый.

— Отдай его мне, — говорю я Пятому, не желая более терять время.

Пятый смотрит на тело Девятого, словно уже забыл, что он там лежит.

— Конечно, Джон, — отвечает он.

Пятый нагибается и подхватывает тело за цепи, потом, сморщившись, поднимает над землей. Он ранен и выдохся. Я готов поручиться, что это представление отнимает у него больше сил, чем он рассчитывал. Со звериным рыком Пятый бросает тело через разделяющие нас тридцать метров. Я телекинезом подхватываю Девятого и осторожно опускаю на землю, сразу же срываю цепи и разматываю брезент.

Девятый без сознания лежит передо мной на траве. Его одежда в таком же плачевном состоянии, что и у Пятого, а раны также ужасны. На руках и груди ожоги от бластера, одна рука переломана, словно на нее упало что–то тяжелое, а в голове зияет большая рана. Именно она и волнует меня больше всего. Сквозь копну темных волос сочится кровь, много крови. Когда я легко хлопаю Девятого по щеке, его глаза не открываются.