Алла Гореликова: Самое страшное слово

— Не пустили. Я ногу ломала, неделя как гипс сняли. Сказали поберечь.

— Не подумал бы, — признался Тим. Девчонка шла ровно, не хромала, и чтоб чего-то там берегла, тоже незаметно.

— Перестраховщики, — презрительно бросила Петра. — Всё уже прошло давно.

Серебристые ангары складов остались позади, и Тимка понял, почему Петра спросила про высоту. Море ревело внизу, под обрывом. Метрах в десяти от края шла дорога, а по самой кромке вилась опасная тропинка. Тим, усмехнувшись, шагнул на край.

Посмотрел вниз. Присвистнул:

— Круто! У нас такого прибоя не бывает.

— А вон — крепость, — Воробей ткнул пальцем куда-то вдаль. Прищурясь, Тим разглядел на далеком мысу какие-то руины.

— Да туда ж пилить не меньше часа!

— Предлагаешь взять такси? — съязвила рыжая-конопатая.

— Что ли мне велено ногу беречь?

— Ещё один! О своих лапах думай.

Тим пожал плечами: дело, мол, целиком хозяйское.

Говоря откровенно, издали руины смотрелись круче, чем вблизи. Россыпь грубо обтесанных валунов, остатки стены. Желтоватые метёлки мятлика, кузнечики, гул прибоя далеко внизу. Подвалы и прочие подземелья, объяснила Петра, давным-давно засыпаны.

— Классно, аха? — спросил Воробей.

В горы бы тебя, мрачно подумал Тимка. Тьфу, детство.

— А еще здесь недалеко пещера, — гордо заявил мелкий.

— Врешь, — выдохнул Тим.

— Есть, — кивнула рыжая. — Только туда не разрешают. Но мы всё равно… хочешь?

Тимка быстро пожалел, что согласился. Почти сразу. Потому что к пещере надо было спускаться по обрыву — не отвесно, но человеку только из гипса на таких склонах делать нечего. И ведь не скажешь ничего рыжей вредине! Уж если на его слова о страховке ехидно рассмеялась…

Спустились все-таки благополучно. Тим оглядел вымоину в обрыве и чуть не ляпнул вслух, что пещерой это недоразумение могли назвать только дети малые. Остановил вид растирающей ногу Петры. И мысль — как она подниматься будет?

И ведь как в воду глядел! Мелкий взлетел наверх воробьем, а девчонка, добравшись до середины подъема, оступилась и поехала на пузе вниз.

Тим успел схватить ее за руки. Втянул в пещеру. Рыжая дышала часто-часто, лицо и руки — в кровь. Что тут говорить? Если не дура — сама всё понимает. Прикрикнул на слетевшего обратно Воробья:

— Чего топчешься, дуй к дороге, попутку лови!

— Здесь почти и не ездят, — прошептал пацан.

— Тем более! Мы с тобой ее не вытащим, взрослый нужен.

Сказал — и осекся. Взрослый… «Вечно эту детвору заносит…»

— Петра, — дождался ее взгляда и спросил: — Как думаешь, если я тебя держать буду, вылезем?

Они выбрались. Выросший рядом с горами Тим уверен был — чудом. Петра, давно привыкшая к этой тропинке, сказала: «Просто ты меня держал, и я не боялась». Дома обоих ждал нагоняй. А, как известно, совместно полученный нагоняй — не худший путь к долгой дружбе.

Петра не успела попрощаться. Тиму осталась только записка в дверях ее дома: «Прощай, не забуду. Ты самый классный!»

— Ты тоже, — сказал он пустоте за дверью. — Вредина рыжая, как же я без тебя…

Узнавать, что стряслось, не имело смысла. Все знают: оценивается не поступок, а последствия. Можно банально пройти мимо голодного котенка — и угодить в настоящий ад. А можно человека предать — и ничего, сменить один ничем не примечательный мир на другой ничем не примечательный.

Куда попала семья Петры, он мог только гадать.

«Необратимый поступок». Самое страшное слово во всех мирах.

Бредя домой, Тим думал: мама ошибается. Есть слово страшнее.

Тимкино совершеннолетие, хоть и ждала его Лера с трепетом уже лет десять, настало внезапно — да так оно чаще всего и случается с детьми.

— Я не знаю, как, — сказал он. — Ума просто не приложу. Но Петру хочу найти.

Да, подумала Лера. Вот оно. Никто не знает, сколько всего миров и сколько людей в них, и ясно, что найти среди них одного — так же невероятно, как прожить всю жизнь на одном месте. Но, видно, никогда не переведутся желающие попробовать…

И самое странное, что обычно им везет.

По крайней мере, тем из них, кто и впрямь хочет этого всей душой.

— Когда найдешь, — сказал Николай, — попробуйте вернуться. У некоторых получается.

Рано или поздно, добавила про себя Лера. Чаще — поздно. Но ведь можно хотя бы надеяться?

— Одного не понимаю, — сказал Тим, — чего бы такого сотворить, чтоб необратимо и не страшно.

Николай обнял Леру. У них хороший сын. Пусть парню повезет. Сказал: