Раймондо Кубедду - Политическая философия австрийской школы - К. Менгер, Л. Мизес, Ф. Хайек

Различие философских подходов, высветившееся в результате анализа теорий познания, лежащих в основании трудов Менгера, Мизеса и Хайека, разумеется, имеет важные последствия для их политической философии. Однако то, что у них имеется единое мнение о предмете теоретической социальной науки, в центре которого находится идея о том, что социальные институты представляют собой результат, часто непреднамеренный, тех действий, посредством которых пытаются решить свои проблемы отдельные люди, является смягчающим обстоятельством.

Спор между исторической школой немецких экономистов и австрийской школой вошел в историю социальных наук как методологический спор. Однако на деле это был не столько конфликт методологий (хотя они, безусловно, глубоко различны), сколько столкновение двух разных философских, экономических и политических подходов, что гораздо более существенно. С точки зрения австрийцев, дискуссия затронула пять основных тем: 1) природа и происхождение социальных институтов; 2) метод, которым следует их изучать; 3) природа и задачи экономической науки; 4) политические выводы из научных исследований и 5) роль исторической школы экономики в немецкой политике.

Сегодня та методологическая проблема, которую Менгер описывал как противопоставление эмпирического и теоретического направлений, в значительной степени утратила актуальность [70]. С эпистемологической точки зрения дискуссия свелась к тому, можно ли применять в области социальных наук позитивистские методы сомнительной теоретической ценности, направленные на установление общезначимых законов путем индукции. Даже сам Менгер после книги «Die Irrthümer des Historismus» и статьи «Grundzüge einer Klassifikation der Wirtschaftswissenschaften» счел тему в этом отношении исчерпанной и больше к ней не возвращался. Интерес, который вызвала эта дискуссия у современников, очевидно, был связан с высоким авторитетом, которым на тот момент пользовался индуктивный метод, что привело к недооценке значения ее философских и политических аспектов.

Все значение этого спора для теоретических социальных наук стало очевидно только после появления работы Мизеса «Эпистемологические проблемы экономической науки» («Die Grundprobleme der Nationalökonomie»). Начав с того, что он назвал «прозрениями» Менгера, Мизес проанализировал значение теории субъективной ценности для всей концептуальной структуры социальных наук, в особенности для теории человеческой деятельности.

В «Исследованиях», как и несколько ранее в «Основаниях», Менгер изложил предпосылки для новой концептуальной структуры социальных наук. Однако это либо осталось незамеченным, либо неправильно понималось, либо интерпретировалось так, как если бы эта «революция» произошла исключительно в сфере экономической науки. Вследствие этого дискуссия сосредоточилась на вопросе об «историчности» (в противовес «теоретичности») метода социальных наук, что соответствовало тогдашней проблематике и тогдашнему уровню концептуальных представлений. Сам Менгер, настроенный глубоко пессимистично, после 1889 г. больше не высказывался о методологических вопросах (он работал над эскизом новой «философской антропологии», но от этого замысла до нас дошло лишь несколько разрозненных заметок) [71]. Визер и Бём-Баверк, воодушевленные успехом «теории предельной полезности» в экономической науке, пренебрегали политическим и философским значением этой теории и считали, что, строго говоря, спор о методах, или Methodenstreit , был пустой тратой времени [72]. Кроме того, Визер подходил к методологической проблематике с чуждой Менгеру психологической и эмпирической точки зрения [73], и это, безусловно, не способствовало прояснению вклада австрийской школы в социальные науки.

Таким образом, триумфу маржиналистской революции в сфере экономической науки не сопутствовал аналогичный успех в сфере социальных наук. Ведь в том, что представители исторической школы немецких экономистов обвиняли Менгера в «атомизме», проявлялась не только их неспособность увидеть в его идеях разрыв с традицией классической экономической науки, но и их неспособность понять значение теории субъективной ценности для концептуальной модели всего корпуса социальных наук. К этому добавлялся их последовательный отказ признавать ее ценность для экономической науки, которую они упорно продолжали считать исторической наукой.