Эдвард Гиббон - Упадок и разрушение Римской империи (сокращенный вариант)

Зверски убив Пертинакса, преторианцы надругались над святостью трона; своим последующим поведением они оскорбили его величие. Лагерь не имел тогда главы; даже префект Летус, поднявший всю эту бурю, благоразумно отказался навлечь на себя гнев общества. Сульпициан, тесть императора и наместник Рима, посланный к преторианцам в лагерь при первых признаках мятежа, посреди буйства и беспорядка старался усмирить ярость толпы, но тут его заставил замолчать вид убийц, которые с шумом и криками возвращались назад, неся на копье голову Пертинакса. Хотя история приучила нас видеть, как любой принцип и любая страсть отступают перед властными велениями честолюбия, вряд ли можно поверить, что в эти ужасные минуты Сульпициан мог иметь желание занять престол, залитый кровью такого близкого родственника и прекрасного правителя. Однако он стал использовать единственный аргумент, способный подействовать, то есть торговался с преторианцами об императорском сане. Но когда он уже начал переговоры, самые осмотрительные из преторианцев сообразили, что при таком соглашении без конкуренции они не получат достаточную цену за такую дорогую услугу, и громко объявили, что римский мир будет отдан с публичных торгов тому, кто предложит за него самую высокую цену.

Это постыдное предложение, самое наглое проявление произвола армии, вызвало во всем городе горе, стыд и негодование. В конце концов оно достигло слуха Дидия Юлиана, богатого сенатора, который, не обращая внимания на превратности политики, наслаждался роскошной жизнью. Его жена, дочь, вольноотпущенники и нахлебники убедили его, что он достоин трона, и стали горячо умолять его не упускать такую счастливую возможность. Старый честолюбец поспешил в лагерь преторианцев, где Сульпициан все еще торговался с гвардейцами, и начал набавлять цену, расположившись у подножия крепостной стены. Предложения во время этого недостойного торга передавали надежные посланцы, ходившие от одного претендента к другому и знакомившие каждого из них с предложениями соперника. Сульпициан уже пообещал дать каждому солдату по пять тысяч драхм (более ста шестидесяти фунтов), но тут Юлиан, жаждавший получить приз, поднял цену сразу до шести тысяч двухсот пятидесяти драхм, что составляет больше двухсот фунтов стерлингов. Ворота лагеря тут же открылись перед покупателем. Он был объявлен императором и принял от солдат клятву в верности; им хватило человечности потребовать от Юлиана, чтобы тот простил и забыл соперничество Сульпициана.

Теперь преторианцы были обязаны выполнить условия продажи. Они поставили своего нового повелителя, которому служили, но при этом презирали, в центр своих рядов, загородили его со всех сторон щитами и в тесном боевом строю провели по обезлюдевшим улицам города. Был созван сенат, и те, кто был близкими друзьями Пертинакса или личными врагами Юлиана, посчитали нужным подчеркнуто выразить свое особое удовлетворение по случаю такого удачного переворота. Заполнив зал заседаний сената вооруженными солдатами, Юлиан долго разглагольствовал о том, что пришел к власти в результате свободных выборов, о своих высоких добродетелях и о том, что он полностью уверен в симпатии к себе сената. Раболепное собрание поздравило с таким счастьем себя и народ и дало обещание хранить верность Юлиану, вручив ему все ветви имперской власти. Из сената та же военная процессия повела Юлиана вступать во владение дворцом. Первое, на что упал там его взгляд, было всеми позабытое безголовое туловище Пертинакса и скудный ужин, приготовленный для него. На труп он посмотрел с безразличием, на еду с презрением. По его приказу был устроен великолепный праздник, и до глубокой ночи он развлекался, играя в кости и любуясь выступлением знаменитого танцора Пилада. Однако было замечено, что после того, как толпа льстецов разошлась и оставила Юлиана в темноте наедине с ужасами, заполнявшими его мысли, он провел ночь без сна. Вероятнее всего, он вновь и вновь обдумывал свое поспешное безумное решение, судьбу своего добродетельного предшественника и то, как сомнительна и опасна его власть над империей, которую он не приобрел благодаря своим достоинствам, а купил за деньги.

У Юлиана были причины для страха. Оказавшись на троне владык всего мира, он не имел ни одного друга, даже ни одного сторонника. Сами гвардейцы и те стыдились правителя, которого убедила принять их жадность. А среди граждан не было ни одного, кто бы не смотрел на его воцарение с отвращением, как на глубочайшее из всех возможных оскорбление имени римлянина. Знатные люди, которые, находясь на виду и обладая большим имуществом, должны были проявлять крайнюю осторожность, на подчеркнутую вежливость императора отвечали снисходительными улыбками и торжественными обещаниями исполнять свой долг; но простые люди, которых укрывала от опасности многочисленность и безвестность, давали полную волю своим чувствам. На улицах и в общественных местах Рима воздух звенел от криков и проклятий. Разъяренная толпа оскорбляла Юлиана, отвергала его щедрость и, сознавая, что ее собственное негодование бессильно, громко призывала пограничные легионы вновь укрепить оскорбленное величие Римской империи.