Квентин Скиннер - Истоки современной политической мысли. Том 2. Эпоха Реформации

Наряду с этим еретическим движением традиция сопротивления ортодоксальной идее папства как абсолютной монархии существовала и в рамках самой Церкви. Она возникла в XII в. как реакция на централизацию папского правления, усилившуюся сразу после григорианских реформ [15] Фиггис в своем классическом описании концилиаристской политической теории ошибается, полагая, что политические идеи, связанные с этим движением, были сформулированы только в конце XIV в. и, в сущности, состояли в применении к Церкви концепции народного суверенитета, разработанной ранее в светской сфере. Об этом предположении см. Figgis 1960, pp. 44–45; о критике его концепции см. Oakley 1969, pp. 369–372. . У некоторых канонистов это вызвало беспокойство: что если папа, имеющий столь великую власть, впадет в ересь или станет недееспособным? Некоторые из них отвечали – закладывая фундамент концилиаристского движения, – что власть папы должна трактоваться как нижестоящая по отношению к власти Вселенского собора Церкви. Сам тезис был впервые полностью сформулирован в 1190-е гг. епископом Пизы Угуччио в комментарии к декреталиям. Угуччио выдвигает свою теорию, обсуждая мнение о том, что папа неподотчетен Церкви, «если только он не замечен в ереси» ( nisi deprehendatur a fde devius ) [16] Глосса Угуччио по поводу этого суждения напечатана в полном виде в «Приложении» к Tierney 1955, pp. 248–250; отсюда же взяты цитаты. . По мнению Угуччио, это означает, что Церковь как корпорация «выше» папы, по крайней мере в том смысле, что, если речь идет о ее благополучии, кардиналы должны иметь полномочия созывать Вселенский собор, а тот должен иметь полномочия судить папу. Угуччио добавляет, что существуют два рода случаев, когда это законно (Tierney 1955, pp. 58–65). Он признает общепринятое мнение, что, «если папа становится еретиком», это до такой степени вредно «не только для него самого, но для всего мира», что «он может быть осужден подданными» (Huguccio 1955, p. 248). Второе, гораздо более спорное и в высшей степени влиятельное мнение состоит в том, что, когда папа оказывается «отъявленным преступником», который продолжает совершать «тяжкие преступления» и позорит Церковь, он может быть смещен за неисполнение своих должностных обязанностей (p. 249). Ибо, заключает Угуччио, прикрывая шквалом риторических вопросов слабость своих доводов, «если папа позорит Церковь, разве это не равнозначно ереси?»

Следующая важная кампания против папского абсолютизма развернулась в начале XIV в. в ходе возобновившегося конфликта между папством и империей. В результате разногласий, возникших в 1314 г. в коллегии курфюрстов, появились два претендента на трон императора Священной Римской империи. Одним был Людовик IV Баварский, который, обеспечив себе поддержку в Германии, потребовал признания со стороны папы Иоанна XXII. Иоанн ответил в 1324 г. отлучением Людовика, а тот парировал три года спустя: совершил марш на Рим и короновал себя в качестве императора с помощью Николая V, которого поставил антипапой. В ходе ссоры, не стихавшей в течение следующих десяти лет, Людовик призвал на помощь публицистов антипапского направления. Среди тех, чьей поддержкой ему удалось заручиться, были два великих политических мыслителя – Уильям Оккам и Марсилий Падуанский, получившие убежище при дворе Людовика после своего отлучения Иоанном XXII. В результате старые идеи не просто возродились, но были отточены в спорах, а аргументы, использовавшиеся ранее против папской супрематии, получили новую формулировку.

Как мы видели, «Защитник мира» Марсилия, выдвигая два еретических тезиса, которые редко высказывались более поздними и более умеренными оппонентами папской plenitudo potestatis, также представлял собой недвусмысленную защиту концилиаризма. Первый тезис гласил, что папа не является главой Церкви по божественному праву, так что его притязание на «полноту власти над любым правителем, обществом или отдельным лицом» «неуместно и ошибочно», «выходит за рамки Священного Писания и человеческих аргументов, а скорее даже направлено против них» (Marsiglio of Padua 1956, p. 273). Другой еретический тезис Марсилия – хорошо известный в период Реформации – заключался в том, что всякая принудительная власть является по определению светской, и поэтому идея папы как лица, обладающего властью «начальствования, или принудительного суда, или юрисдикции» над «любым священником и не-священником», или любым «индивидом какого угодно звания», есть не что иное, как «порочный произвол», полностью разрушающий мир и спокойствие (pp. 113, 344).