Квентин Скиннер - Истоки современной политической мысли. Том 2. Эпоха Реформации

Было бы явным преувеличением считать теологию Лютера логическим следствием более ранних интеллектуальных движений. Лютер никогда не разделял мистической веры в особые духовные упражнения, предписанные Богом и помогающие найти «пути, ведущие к единению с Богом»; его fducia даже более пассивна, чем предполагало это убеждение (Post 1968, p. 314). Больше того, он отвергал даже ту ограниченную ценность, которую приверженцы via moderna продолжали придавать идее человеческой свободы. Лютер далеко превзошел их в своем отчаянии, полагая, что абсолютно невозможно поступать так, чтобы удостоиться спасения (Vignaux 1971, pp. 108–110). И все же его взгляды – несомненный продукт обеих этих традиций. Во время обучения в Эрфуртском университете с 1501 по 1505 гг. Лютер получил подготовку в via moderna , его учителями были Йодокус Трутфеттер и Арнольд фон Узинген, а те, в свою очередь, были учениками Габриэля Биля (Oberman 1963, pp. 9, 17). В этот период он также не мог не иметь контактов с факультетом теологии, ставшим одним из ведущих центров devotio moderna , – его преподавателями Лурцем, Вартбургом и другими видными августинцами (Meier 1955). Вскоре Лютер взялся за систематическое изучение devotio moderna . Сегодня кажется сомнительным традиционный рассказ о том, что он прошел школу обучения в Магдебурге у Братьев общинной жизни, хотя несомненно делил с ними кров в 1496–97 гг., а несколько его менторов испытали сильное влияние их трудов (Post 1968, pp. 628–630). Это относится прежде всего к Штаупицу, личному духовному наставнику Лютера в ордене августинцев и его предшественнику на кафедре теологии в Виттенберге (Steinmetz 1968, pp. 5, 10). Сам Лютер всегда считал Штаупица одним из тех, кто серьезно повлиял на его интеллектуальное развитие. Именно по совету Штаупица он принялся за серьезное изучение немецких мистиков (Saarnivaara 1951, pp. 22–43, 53–58). В 1516 г. Лютер прочел «Проповеди» Таулера и снабдил их примечаниями. В том же году он издал «Немецкую теологию», которую считал кратким изложением таулеровских работ (Fife 1957, pp. 219–220). Больше того, Лютер всегда признавал близкое родство devotio moderna и своей религиозной мысли. В предисловии к «Немецкой теологии» он заявил, что «ни одна другая книга из тех, что привлекли мое внимание, кроме Библии и трудов св. Августина, не дала мне столько знаний о Боге, Христе, человеке и обо всем остальном» (Luther 1957b, p. 75). Изучая письма Весселя Гансфорта в 1522 г., Лютер воскликнул: «Прочитай я это раньше, мои враги могли бы подумать, что я все списал у Весселя, – настолько одинаково мы мыслим!» (Oberman 1966, p. 18).

Значение этого родства и этих влияний состоит в том, что любой, кто разделял принципы via moderna или devotio moderna , находил в проповеди Лютера много знакомого и привлекательного. Неудивительно поэтому, что некоторые пионеры немецкой Реформации начинали с изучения одного из этих учений. Маттеус Целль (1477–1548) приводит яркий пример раннего лютеранского деятеля, обязанного своим обращением как учению Лютера, так и devotio moderna (Chrisman 1967, pp. 68, 73, 92). Имеется множество примеров, когда лютеранские деятели начинали как студенты и преподаватели схоластической теологии, а затем благодаря своей подготовке признавали и принимали учения Реформации. Это произошло с Иоганном Эберлином фон Гюнцбургом (ок. 1470–1533), который начинал как студент via moderna в Базеле и вначале примкнул к францисканскому ордену, членом которого был сам Оккам. Гюнцбург был обращен в 1520 г., как только прочитал труды Лютера, и стал одним из самых плодовитых ранних лютеранских проповедников и авторов, опубликовав почти двадцать книг на темы политики и теологии (Werner 1905, pp. 9–11, 78–79). Николай фон Амсдорф (1483–1565) тоже начинал как преподаватель схоластической философии в Виттенберге, куда его в 1517 г., в год первой акции протеста Лютера, пригласили читать лекции по логике Аристотеля и оккамистским комментариям Габриэля Биля (Bergendof 1928, pp. 68–69). Амсдорф немедленно попал под влияние Лютера, а позднее и как теолог, и как политический теоретик стал одним из самых радикальных ранних лютеранских деятелей. Наконец, та же линия прослеживается в карьере Андреаса Карлштадта (ок. 1477–1541), первого из помощников Лютера в Виттенберге. Карлштадт начинал как преподаватель томизма, в 1518 г. перешел на позиции августинизма и вскоре превратился в крайнего мистика и иконоборца, слишком радикального даже для лютеран (Sider 1974, pp. 7, 17–19, 174–189).

Нападки на злоупотребления духовенства, с которыми выступил Лютер, выражали настроения, которые были широко распространены в позднесредневековой Европе. Как мы видели, главное внимание он обращал на изъяны папства, настаивая на необходимости возвращения к Писанию и более простой, менее мирской форме апостольской Церкви. Эту линию критики ранее с не меньшим усердием проводили антиклерикальные авторы, которые принадлежали к поколению, предшествовавшему Реформации. И таких авторов становилось все больше. Многие произведения, содержавшие инвективы и оскорбления, самые образованные гуманисты того времени писали в намеренно простонародном духе, обычно на национальном языке, часто излагая аргументы в форме театральных пьес и стихотворных сатир. Наиболее важный вклад в этот genre внес, несомненно, Себастьян Брант (1458–1521), сатирическая поэма которого «Корабль дураков» была впервые опубликована в 1494 г. и выдержала при жизни автора шесть изданий (Zeydel 1967, p. 90). Брант был по образованию гуманистом и преподавал в Базельском университете. Им восхищались выдающиеся ученые того времени, а среди его друзей были Рейхлин и Вимпфелинг. Эразм Роттердамский сочинил в его честь поэму и назвал его в разговоре с Вимпфелингом «несравненным Брантом» (Allen 1906–58, II, p. 24). «Корабль дураков» представляет собой череду глав (в оригинале их сто двенадцать), в которых все пороки века высмеиваются как простое недомыслие. Самые резкие выпады направлены против глупцов, правящих Церковью. В некоторых главах с осуждением говорится о растущем пренебрежении Священным Писанием, осуждаются повсеместные пороки симонии и непотизма, «злоупотребления», совершаемые ордами обжор-монахов и невежд-священников. Брант сожалеет о безбожных веяниях времени, общем «крахе и разложении веры Христовой», к которым привели богатства и мирская суетность Церкви (Brant 1970, fos lxviii, clii, ccxii).